Мазур кивнул, принял надлежащую позу. Лаврик тем же манером проворно скрылся за углом. Еще несколько секунд…
— Орхидея, я Игрек… — безнадежно взывал в эфирное пространство оказавшийся в трудной жизненной ситуации шпион.
Осторожно ощупав левой подоконник и убедившись, что опереться на него можно, Мазур рывком бросил тело внутрь, в полумрак, привычно ориентируясь по голосу. С другой стороны в узенькое окошко ногами вперед метнулась вторая фигура, и еще одна…
Мазур ударил чуть сильнее, чем требовалось, вспомнив все, что пришлось из-за этого поганца перенести, обрушился на сидящего, сбил на пол, заломил руку… Лаврик уже рвал у поваленного пушку из-за пазухи, а Катя на миг осветила его узким лучом фонарика, что помогло отыскать небольшую черную коробочку, откатившуюся в сторону. Мазур подхватил ее свободной рукой и упрятал поглубже в карман — на случай, если Орхидее вздумалось бы именно в этот момент отозваться. Черт ее знает, эту рацию — вдруг абонентка да и услышит шум борьбы, стерва?
Ну вот, все, кажется, было в порядке. Лаврик держал конечности сначала верхние, а потом нижние, Мазур же сноровисто связывал пленника не какими-то там хитроумными путами из засекреченных арсеналов спецназа, а куском обычной бельевой веревки, довольно толстого синтетического канатика, который не порвет не то что человек, а, пожалуй, и усатый-полосатый тигр…
Покончив с хитрыми узлами, на ощупь проверил работу. Порядок, клиент упакован надежно, он только-только стал приходить в себя после качественного вырубающего удара, вряд ли успел бы осознать происшедшее и выполнить известный нехитрый финт с неимоверным напряжением всех мускулов, дабы потом освободиться от пут. Старый финт, но надежный, однажды давно тому помог самому Мазуру… но этот ничего такого не успел…
И Мазур, опять-таки в тысячный раз, ощутил . тот блаженный миг секундного, но полнейшего расслабления, который ни с чем известным сравнить невозможно: ты просто осознаешь, что противник повязан, а вы все невредимы, и на миг тобою овладевает это неописуемое…
— Переверни сукина кота, — распорядился Лаврик. — Катерина, к окну на шухер… Покажи-ка рацию… — Он в полумраке взял у Мазура черную продолговатую коробочку, ловко выключил, хмыкнул: — Ну, не венец технической мысли, есть и посложнее, хотя и эта игрушка неплоха… А ведь наш друг очухался, господа и дамы. Положительно, очухался. — Он присел на корточки над лежащим, ухватив его за ворот, рывком переместил голову в полосу лунного света, косо падавшего в проем. — Ну что, дражайший мой господин Киревич? Может быть, возмутитесь в голос столь хамским обращением поганых смершевцев со славным капитаном армии российской, освобождения потребуете, а то и, чего доброго, сатисфакции? Ну, не стебите Муму, вы уже в полном сознании, так что нечего и придуриваться…
Пленник молчал.
— Ну да, ничего удивительного, — сообщил Лаврик Мазуру так, словно они были тут совершенно одни. — Психологический шок. Реакция на решительнейшее изменение как ситуации, так и собственного статуса. Из бравых офицеров в разоблаченные шпиёны — такую плюху обмыслить надо.
— Что за чепуха… — голосом, в котором определенно присутствовала неуверенность, проговорил связанный.
— Боже, как банально… — поморщился Лаврик. — Что за пошлые штампы, капитан… — Он гибко опустился на корточки и ударил ребром ладони, умело и жестоко, так, чтобы не покалечить, но причинить долгую боль. — Что меня бесит, так это штампы… Впредь, сокол мой, Вадим Сергеевич, открывайте рот исключительно затем, чтобы изречь нечто начисто лишенное штампов. Ясно? И, я вас категорически прошу, тут же расстаньтесь с образом оскорбленной невинности.
Ясно? И, я вас категорически прошу, тут же расстаньтесь с образом оскорбленной невинности. Я буду говорить, а вы думайте. Лихорадочно раскидывайте мозгами, пока имеете привилегию делать это исключительно в переносном смысле. А то и прямой смысл не за горами… В общем, так. Под наблюдением вы давно. Довольно давно. Все знает один лишь Господь Бог, конечно, но и ты, скотина, опять-таки не Господь. А значит, делаешь ошибки. Ты, скотина, тварь долбаная, действовал достаточно активно и долго. А это означает, что остались следы, свидетели, отпечатки пальцев, результаты хитрых проверок, свидетельские показания и прочие привлекательные мелочи. Что нам известно, ты знать не можешь. Следовательно, не успеешь за какие-то минуты слепить убедительные оправдания и говорящие в твою пользу версии, когда я начну тебя ловить на противоречиях и нестыковках. Ты же, гандон, не профессионально подготовленный разведчик, а завербованная сука, и не более того… Что твою участь усугубляет, а мою задачу, наоборот, облегчает… И еще. Сам понимаешь, тут не будет учтивого следака в галстуке, кондиционера и уголовно-процессуального кодекса, не говоря уж о сраных правозащитниках… Тут, милый, тайга. И я, вице-адмирал Самарин, по партийной кличке Лаврик… Сечешь? У меня нет никаких сомнений, что ты — это ты. Ближайший сподвижник лапочки по кличке Гейша. Совершивший в Шантарске кучу убийств и прочих антиобщественных поступков. А значит, церемониться я с тобой не буду. Вариантов только два. Либо ты запоешь сам, еще не будучи порванным в клочья, либо все равно выложишь то, что мне нужно, выплюнешь вместе с потрохами, но, сам понимаешь, то, что от тебя останется, никак нельзя будет перемещать в более цивилизованные районы страны. Говоря без дипломатии, придется добить и закопать прямо здесь, к чертовой матери. Хрен кто найдет. Мы трое люди не болтливые… — Он вновь присел на корточки и где-то даже ласково похлопал лежащего по щеке. — Это очень хорошо, что ты — спецназ. Сам знаешь, во всех деталях и подробностях, что я с тобой делать буду, ты не первый, из кого мне придется жилы тянуть, и не двадцатый даже…
Какое-то время стояла напряженная тишина. Потом Лаврик, зорко присмотревшись, выпрямился и сказал Мазуру с оттенком нешуточной обиды:
— Стареем мы, Кирилл, молодежь о нас уже и не слышала. У него штаны совершенно сухие. Не хочу хвастать, но была парочка случаев, когда, заслышав мое скромное имечко, клиенты в штаны мочились… При гораздо более благоприятных обстоятельствах.
— Сик транзит глория мунди, — угрюмо сказал Мазур. — Он обязательно намочит в штаны, а то и наложит… Можно, сначала я с ним чуточку поработаю? Кое-кого из тех, кого он убил, я никак не намерен ему прощать… Как насчет «крабика» или «щекотухи»? Только нужно рот ему заткнуть, а то весь лагерь перебудит. — Он говорил скучно, буднично, без малейшего наигрыша. — У меня есть спички и хороший перочинник, а подходящей щепы здесь сколько угодно, от любой доски можно настрогать… Чем же пасть заткнуть?
Лаврик огляделся.
— А вон какие-то тряпки… Сойдет, не барин.
— Вы блефуете, — шелестящим, быстрым шепотом проговорил пленник.
— Очаровательное заявление, — хмыкнул Лаврик. — Никаких воплей о нарушенных правах человека и странности происходящего, не говоря уж о дичайшем поклепе на честнейшего человека… Мы не блефуем, Вадим Сергеевич. Вас для того сюда и заманили, чтобы без помех порасспросить. В Шантарске пришлось бы соблюдать кое-какие законы пусть и не в полном объеме, ну, а здесь… Кто вас здесь-то искать будет? Думай, сокол, думай, — протянул он почти равнодушно. — Вышка нынче не присуждается. Будешь активно сотрудничать со следствием, появятся кое-какие шансы, сам понимаешь. А коли уж начнем рвать тебя всерьез, будет поздно.