Не первый раз тут ездят, надо полагать, это мы, вахлаки, на чужую наезженную тропу вперлись, но кто ж знал…
— Ничего, — угрюмо сказал Мазур. — Осталось-то всего с километр, если напрямик; пешочком дойдем. Это нас бог наказал — поехали на дело, как баре на черном джипе, с кондиционером и музыкой. Нам с тобой такая роскошь категорически противопоказана. Вот небесная канцелярия и восстановила социальную справедливость.
— Оно конечно, — задумчиво сказал Лаврик. — Если небесная канцелярия, то ничего тут не поделаешь… — Он оглядел Мазура. — Стой, ты что, так к ним и выходил? С гранатами?
— А что? — пожал плечами Мазур, бросив взгляд на пару гранат, по всем правилам подвешенных на клапане наружного кармана. — Здесь все так ходят, местная специфика… Пошли?
…Полуразрушенное строение оказалось спрятанным в распадке, словно горошина на дне берестяного туеска. Его можно было увидеть, лишь выйдя из-за любого из откосов.
Узенькая долина, широкий ручей, из которого там и сям торчали острые мокрые камни, — и на крутом пригорочке небольшое квадратное здание с многоярусной крышей. Поистине, идеальное место для удалившихся от бренного мира отшельников.
— Вот оно, — сказал Мазур. — Могила святого Мики, седьмая по счету и последняя на этой дороге… А ведь его, пожалуй что, в свое время из трехдюймовок прямой наводкой расстреливали?
— Очень похоже, — кивнул Лаврик. Один снаряд в давние времена попал прямехонько в широкие двери, оставив рваный проем, еще парочка угодила в крышу, так что она наполовину обрушилась. Проломы выглядели не менее старыми, чем сам дацан, давным-давно заброшенный буддийский храм. Вне всякого сомнения, артиллерией здесь баловались лет восемьдесят назад, когда и тихую обитель затронули порожденные революцией жизненные пертурбации, — насколько помнил Мазур, сюда в свое время завернули отряды барона Унгерна, последнего авантюриста великой степи, славного настоящим размахом. Должно быть, здесь он с красными и собачился. Конечно, у кого именно были пушки, а кто оборонялся в дацане, сейчас сказать решительно невозможно по причине скудости исторических знаний. Может быть, и не Унгерн — тут в разное время гуляли еще китайские генералы-сепаратисты, цирики Сухэ-Батора, партизаны красные и белые, вообще непонятно кто — но все поголовно полагали артиллерию единственным средством убеждения…
— Стоп! — тихонько произнес Лаврик.
— А?
— Что-то там внутри шевельнулось, во-он в том окне…
— Ну, посмотрим… — щурясь, сказал Мазур.
— Ты — с той стороны…
— Ага…
Они рассредоточились, двинулись с разных сторон к унылым развалинам грязно-серого цвета — и вдруг залегли, не сговариваясь. Впереди захрустел щебень, в проеме бывшего входа показалась рослая фигура в грязном камуфляже — простоволосый, явственно пошатывавшийся мужчина. Что-то с ним было не в порядке — он шел к ручейку, качаясь, останавливаясь, припадая на правую ногу, то ли пьяный, то ли больной, то ли…
«Да нет, пожалуй что раненый, — подумал смотревший в бинокль Мазур. — Точно…»
Теперь он видел, что рваная пятнистая куртка надета на голое тело, а под ней торс обмотан какой-то грязно-белой тряпкой с многочисленными бурыми пятнами. И правая рука тоже. Человек — лет тридцати с чем-нибудь, славянин, заросший густой щетиной, — плелся к ручейку, морщась и кривя лицо, зажав в горсти мятую железную кружку. Опустился на колени у воды, зачерпнул, выпил залпом, еще одну…
Лаврик сделал многозначительный жест.
Мазур кивнул и, привычно используя любые естественные укрытия, стал пробираться к дацану так, чтобы оказаться там раньше неведомого аборигена. Он видел, что Лаврик тоже двинулся вперед — бесшумно, целеустремленно.
Оказавшись возле высокого узенького окна, Мазур прислушался. Изнутри не доносилось ни единого звука. Тянуло прелью, пылью, нежилой, необитаемой разрухой.
Осторожно заглянул внутрь. На стене сохранился кусочек росписи — краски яркие, сочные, но понять, что там было изображено, уже решительно невозможно: какие-то широкие разноцветные линии, уголок затейливого узора… Внутри — ни перегородок, ни стен, одно большое помещение, в коем десятки лет хозяйничали атмосферические осадки, ветры и окрестное зверье. Пол покрыт сплошным слоем непонятной дряни, в уголке, под сохранившимся фрагментом крыши, подкладкой вверх лежит фуфайка защитного цвета, рядом — автомат, мятая пачка сигарет, вскрытая консервная банка с нетронутым содержимым…
Высмотрев все, что требовалось, Мазур одним бесшумным рывком перемахнул внутрь, не потревожив многолетних геологических отложений, достиг дверного проема и прижался к стене.
Он уже не сомневался, что здесь обитает один-единственный житель — тот, что наливался сейчас у ручейка студеной водичкой.
Из другого окна внутрь бесшумно приземлился Лаврик, встал по другую сторону проема.
Дальнейшее было совсем просто — когда здешний обитатель вошел, пошатываясь, тихо и беспрестанно постанывая сквозь зубы, они с двух сторон аккуратненько взяли его в «коробочку». Задача оказалась даже проще, чем предполагалось, — он был вялый и покорный, как набитая ватой кукла, Мазур едва сграбастал его за здоровую левую и подсек, а он и повалился лицом вниз, испустив жалобный стон. От него остро тянуло гноящимися ранами, слабостью, полным психологическим надломом.
Лаврик следил за окнами-дверями. Мазур, не теряя даром времени, перевернул пленного лицом вверх, осмотрел внимательнее. Судя по исхудавшему, пышущему жаром лицу, незнакомца била лихорадка — рана крепенько загноилась, температурка соответствующая, вон, даже жрать не может, в глотку не лезет…
Судя по всему, его здорово зацепило то ли россыпью мелких осколков, либо, что гораздо более вероятно, — картечным дуплетом, крупной дробью. Незнакомец, такое впечатление, родился в рубашке — кости не задеты, внутренности тоже, но загноилось качественно, грязь попала, медикаментов не имелось, да еще перевязка сделана не стерильным бинтом, а собственным ношеным бельишком…
Крепенько человеку досталось. И все равно Мазур не имел сейчас права маяться ненужным гуманизмом. Он старательно обшарил пленного на предмет наличия оружия, не обнаружив такового, чуть ослабил хватку, извлек нож и выразительно поводил им под носом калеченого. Тот уставился на него круглыми от боли, уже малость отливавшими сумасшествием глазами:
— Вы кто?
— А ты — кто? — спросил Мазур.
— Охотник…
— С автоматом? — фыркнул Мазур. — В двух шагах от границы? Дичь, я смотрю, тебе попалась двуногая и весьма склочная, вон как тебя разделала…
Приходилось идти ва-банк, не было времени играть в психологию и хитрые подходы. Он попросту приблизил лезвие к лицу лежащего и рявкнул:
— Где Гейша?
Тот явственно изменился в лице. И, вжимаясь затылком в покрывавшую пол сыпуче-гнилую дрянь, спросил:
— Вы кто?
Причем, что характерно, вовсе не стал уверять, будто никакой Гейши не знает, будто полагает, что гейши обитают исключительно в Японии, до которой отсюда далековато… Судя по мимике, Мазур был на верном пути.
— Мы-то? — усмехнулся Мазур.