.. Вряд ли это латентный садизм — человек с подобными качествами не прошел бы кое-какие тесты… Тогда в чем подоплека?
— Ну, это просто, — сказала Катя. — Терпеть не могу таких вот холеных сучек. Все у нее было, столько, что другим хватит на три жизни, — а ей хотелось больше и больше, пусть даже шагать пришлось бы по трупам… Вы правы, я ей с большим удовольствием вмазала… но это же не садизм, верно?
— Ну конечно, — сказал Мазур. — Это, пожалуй, старая добрая классовая ненависть, я думаю… Совсем другое дело.
…Когда дверь тихонько приоткрылась без всякого предварительного стука, валявшийся на застеленной постели Мазур особенно и не удивился, а, точности ради, не удивился вообще — ясно было, что все так и кончится нынче же вечером, и дело тут не в раскованности молодого поколения: уж если женщина что-то твердо задумала, она это непременно осуществит, какой бы исторический период ни стоял на дворе и какими бы ни были декорации для морали и светских приличий…
Он воздержался от реплик, ограничившись тем, что поднялся с постели: невместно господам флотским офицерам принимать даму лежа, пусть даже дама тоже носит погоны и гораздо младше по званию.
Преспокойно вошла самостоятельная и целеустремленная девушка Катя, в коротком летнем балахончике, тщательно повернула круглую головку замка, потом, заложив руки за спину, прислонилась к стене рядом с дверью в весьма грациозной позе.
— Ага, — сказал Мазур. — Это, как я понимаю, завлекательная прелюдия?
— Вы совершенно правы, господин адмирал, — с уверенной женской улыбкой ответила представительница молодого поколения. — Но очень краткая… Я не знаю ваших привычек, как вам больше нравится… Мне самой все снять или вы разденете?
— Иди сюда, — сказал Мазур. — По дороге решим.
— Вас не коробит упадок нравов, порожденный последним десятилетием? — поинтересовалась она, сбрасывая босоножки и приближаясь бесшумным танцующим шагом.
— Что-то мне плохо верится, что был упадок… — фыркнул Мазур.
Он не кривил душой и в самом деле был искренне уверен, что все разговоры насчет упадка нравов при смене поколений и эпох — чушь редкостная, все было, как было испокон веков… Неспешно раздевая девушку, он ощутил нечто вроде прилива законной гордости — положительно, до старости далековато, если такая девушка сама… Правда, ему тут же пришло в голову, что этот приступ гордости как раз и может означать приближение преклонных лет (молодым-то и в башку не приходило гордиться…), но действие уже само собой переместилось в горизонталь постели, и забивать голову посторонними мыслями более не стоило — судя по деловитой настойчивости Катиных пальчиков, она и в самом деле провела последний месяц в самом пошлом воздержании, и долгие увертюры ее никак не прельщали. Медленное бережное проникновение, короткий удовлетворенный стон, напрягшееся в ответном движении женское тело, привычно принявшее мужскую тяжесть, — и никакого такого конфликта поколений, поскольку движения и неосторожные стоны стары, как мир…
— Не надо так стараться, — защекотал ему ухо прерывающийся шепот. — Не надо мне ничего доказывать, и так хорошо, ох…
«Далеко до дряхлости, далеко», — пару раз повторил про себя Мазур, как заклинание, замедляя ритм, ощущая, как она все более расслабляется, угадав момент, закончил сильным толчком, прилег рядом, щека к щеке, и удовлетворенно слушал ее тяжелое прерывистое дыхание.
Это и называется маленькими солдатскими радостями. Красивая, довольная тобой девушка в объятиях, в тумбочке есть бутылка, и никто пока что не стоит над душой с очередной войнушкой, все, слава богу, живы и — тишина, тишина.
..
Катя тихонько спросила на ухо:
— Если я скажу, господин адмирал, что вы были неподражаемы, это ведь будет грубая лесть?
— И брехня, — тихонько сказал Мазур. — Нету на свете неподражаемых. Чего ни коснись…
— Ну хорошо, мне просто было хорошо… — сообщила она и надолго замолчала.
Потом деликатно придвинулась поближе, прильнула к его плечу. Мазур испытал нешуточное облегчение, видя, что все и до сих пор идет прекрасно. Переспать с женщиной — дело нехитрое. Гораздо труднее угадать такую, чтобы потом вела себя правильно. Бывают, знаете ли, крайности — и когда удовлетворенная дама тут же начинает строить далеко идущие планы, предельно романтичные и неимоверно лирические, что нормального мужика лишь напрягает. И, так сказать, наоборот, когда дама романтических планов не строит, не вопрошает надрывно, что же теперь с ними обоими будет после того, как эта ночь связала их мистическими узами, — зато ударяется в излишнюю фамильярность, тормошит вовсе уж вольно, игриво сюсюкает…
Он начинал думать, что с Катей ему повезло, — она словно бы подстраивалась к нему, осторожно и ненавязчиво. Насколько была прежде остра на язычок и раскованна, настолько теперь стала воплощением осторожной чуткости.
— А вы довольны?
— Пожалуй, пора и на «ты» перейти, — сказал Мазур.
— Мне трудно вот так сразу перестроиться, — серьезно сказала она. — Вы все-таки адмирал. Мало ли что вам в голову придет…
— А это, случаем, не комплексы, а? — усмехнулся Мазур в темноте.
— Не знаю… — призналась Катя. — Вряд ли. Просто все время кажется, что вы обо мне будете думать какую-нибудь чушь…
— А конкретно?
— Не знаю, честное слово…
— Эх, молодое поколение… — фыркнул Мазур. — Я-то полагал, вы и не ведаете, что такое рефлексии…
— Выходит, ведаем…
Мазур чувствовал по тону, что она улыбается, и спросил с неподдельным интересом:
— Катенька, уж прости обормота за любопытство, но, честное слово, не могу удержаться… Каким ветром тебя занесло в наши-то ряды? Странный выбор для милой девушки…
— А это вы виноваты.
— Кто это — «мы»?
— Не «мы», а конкретно вы. Вы шли впереди всех, вы мне тогда казались самым красивым и бравым…
Приподнявшись на локте, Мазур щелкнул выключателем лампы на тумбочке, склонился над девушкой и внимательно на нее смотрел, тщетно напрягая тренированную память.
— Интересно, — сказал он озадаченно. — Ох, как интересно… Это звучит так, словно бы непременно должны были где-то встречаться… Вот только где?
Катя улыбнулась:
— Вы не старайтесь так, все равно не вспомните. Воды с тех пор утекло много… Репине, восемьдесят третий год, дача. Вы веселой такой гурьбой вошли в калитку, сначала показалось, что вас очень много, целая рота, потом только стало ясно, что — всего-то человек пять. Черные мундиры, белые фуражки, ордена звенят и колышутся…
Мазур медленно закрыл рот и спросил:
— У меня очень глупая физиономия?
— Не особенно, — заверила Катя. — Удивленная, конечно, чуточку, но что ж тут поделать… Любой бы на вашем месте…
Больше подсказок ему не требовалось. Получив нужные зацепки, память заработала, как компьютер. Ну конечно, Репине, восемьдесят третий. За весь этот год он лишь однажды бывал в Репино — и именно тогда, когда их веселая бандочка вернулась с очередной работы, с очередной неизвестной для подавляющего большинства землян войнушки.