— Лучник убара к строителю убара, клетка восемь, — сделал ход Марленус.
Я передвинул копьеносца к убару на клетку шесть, защищая свой Домашний Камень.
Марленус жестом приказал налить вина. Сейчас Вьерна наполняла кубки совершенно иначе, чем прежде. Она стояла на коленях, низко опустив голову и плечи. Рабыня, наливающая вино своему хозяину, — это ощущалось в каждом ее движении.
Я заметил тускло сверкнувший под распущенными волосами ошейник. Марленус поднял на меня глаза и рассмеялся. Я кивнул. Вьерна была рабыней. Она беспомощно взглянула на него.
— Позже, — сказал Марленус. — Я должен закончить партию.
— Да, хозяин, — прошептала она.
Девушка отошла в сторону, опустилась на колени и стала наблюдать за партией. Глаза ее неотрывно следили за доской, но я видел, что правил игры она не знает. Фигуры она воспринимала лишь как разноцветные деревянные игрушки. Однако каким-то внутренним чутьем Вьерна улавливала напряжение игры.
Однако каким-то внутренним чутьем Вьерна улавливала напряжение игры. Не понимая смысла развернувшейся на доске баталии, она угадывала происходящее по выражению наших лиц и реагировала на малейшие изменения. Ее кулачки сжимались и разжимались, отражая ее волнение. Грудь ее вздымалась, а тело покрылось мелкими капельками пота. Наблюдая за своим хозяином, она была занята собственными переживаниями, зачастую столь заметными в каждой женщине-рабыне.
— Тарнсмен — к убаре, на клетку шесть, — произнес Марленус. Он переставил своего тарнсмена к убаре разрывая мою защиту на фланге. — Домашний Камень захвачен!
Я проиграл. Партия закончилась. Я с сожалением развел руками и поднялся из-за стола.
Глаза Вьерны сияли: я был разгромлен, потерпел поражение от ее хозяина. В тонкостях игры она не разбиралась, но основные моменты почувствовать сумела. О том, как складывается ситуация на доске, девушка могла безошибочно судить по быстроте и решительности, с которыми Марленус брал фигуру и делал очередной ход, по его горделивой осанке и по надменным взглядам, которые он бросал на доску. Манера игры Марленуса отличалась напористостью, точностью и четкостью проведения комбинаций. Я оказался сломлен еще до начала его заключительной атаки, я чувствовал себя беззащитным, беспомощным перед ним. Он уничтожил меня в процессе игры. Это Вьерна поняла. Она не сводила с Марленуса сверкающих глаз. Марленус взглянул на нее и отодвинул игральную доску. Теперь мужские дела остались позади, и он мог уделить внимание женщине. Я отошел от них. — Сними свою накидку, — велел убар, — и иди ко мне.
Вьерна сбросила с себя шелка и, вся дрожа, нерешительно шагнула к нему. Он протянул руку ей навстречу и усадил ее рядом с собой на пол, у левой ноги, прижав ее к своему левому плечу. Сейчас Вьерна казалась особенно уязвимой и беззащитной. Правая рука Марленуса легла ей на бедро, прямо на рабское клеймо.
— Ты кажешься женщиной, — заметил он.
— Я и есть женщина, — ответила Вьерна.
— Ты свободная?
— Нет, я рабыня, — прошептала она. — Ваша рабыня.
Небрежным движением Марленус отбросил волосы с ее лба назад.
— Красивые сережки, — отметил он.
Стоя в дальнем конце палатки, я заметил, что серьги действительно не только красивы сами по себе, но и подобраны так, чтобы подчеркивать изящную форму мочек ее ушей.
— Да, — ответила Вьерна, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить хозяина.
— Тебе нравятся? — поинтересовался Марленус.
— Да, — прошептала Вьерна. — Они… они волнуют меня… волнуют как женщину.
— В этом и заключается одно из их предназначений, — согласился Марленус.
Она попыталась дотронуться губами до лица убара, но он жестом предостерег ее от этой попытки.
— Тебе нравится помада на твоих губах? — спросил Марленус.
— Да, хозяин, — еле слышно ответила Вьерна.
— Она тоже вызывает у тебя волнение?
— Да… да!
— В чем это проявляется?
— Помада, как и серьги… заставляет меня чувствовать себя женщиной… женщиной и рабыней!
— Ты и есть женщина и рабыня.
— Да, хозяин. Я знаю. Я хорошо это уяснила.
Продолжая убирать ее волосы с лица, он привлек девушку к себе и прижал ее губы к своим. Это был жестокий, неистовый поцелуй, первый поцелуй, запечатленный на губах рабыни.
Это был жестокий, неистовый поцелуй, первый поцелуй, запечатленный на губах рабыни. Вьерна могла лишь отдать свои губы на растерзание Марленусу, чувствуя, как от прилива крови они постепенно превращаются в один большой синяк. Когда он отшвырнул от себя рабыню, на ее губах виднелись следы крови, а в глазах застыл страх. Теперь она боялась его, до смерти боялась. Марленус, не обращая внимания на ее состояние, уложил ее на спину и провел ладонью по напряженному телу. Страх не отпускал девушку, заставляя ее внутренне сжиматься, но тело, словно уже не принадлежа ей, само потянулось к могучей руке, отвечая на призыв своего истинного хозяина. В теле девушки словно проснулась собственная воля, не подвластная рассудку его владелицы, однако и эту волю Марленус тут же подчинил себе одним властным прикосновением. Внезапно девушка безвольно запрокинула голову назад, закрыла глаза, а из груди ее вырвался неистовый крик:
— Да, хозяин, да! — Ее тело содрогнулось от безудержных рыданий. — Я люблю вас, хозяин! Люблю!