— Эльфийской туристке. Представь, подходит такой милый розовощекий малыш и предлагает сувенирчик на память. — Тут голос лучшего друга внезапно изменился. — Ты знаешь что, а точнее, кто тут лежит?
— Ну? — проявила я заинтересованность.
— Блондин!
— Э?..
— Блондин, точно, — сказал Отто, сотворив хиленький огонек — мой лучший друг никогда не был силен в практической магии.
— Живой?
— Живой. Но без сознания. Ты можешь его водой обрызгать?
Я неопределенно помахала руками в воздухе, что должно было значить «вряд ли у меня сейчас получится сотворить дождичек».
— Понятно, — сказал полугном и завозился в зарослях.
Я поднялась, отряхнула юбку от пыли и пошла полюбопытствовать.
Под забором в бурьянах действительно лежал Блондин. Выглядел он не ахти — порванная рубашка, разбитые губы, очень бледное лицо. Лим слабо дышал, веки у него подрагивали. Мой лучший друг ощупывал его конечности на предмет переломов.
— Отто, — сказала я, — можно я его пну?
— Зачем?
— А просто. Он у меня много крови попил.
— Ола, пинать поверженного и беззащитного недруга — подло.
— Он меня изнасиловать хотел, — напомнила я, горя жаждой мести.
— Но ведь не изнасиловал, — возразил Отто. — Только хотел. Вот и ты только хоти его пнуть.
— Ты считаешь, что это равноценно? — возмутилась я. — Никогда не думала, что ты — шовинист!
— Я правдолюб, — с достоинством ответил полугном. — Бери его за руки — и понесли.
— Куда это еще?
— К целителям.
— Ты предлагаешь мне его тащить к целителям? — возмутилась я.
— Ну не бросать же его здесь.
— Это не мы его здесь бросили.
— Имей хоть капельку доброты, — сказал полугном, решительно беря Лима за ноги.
— Добрыми делами прославиться нельзя, — пробурчала я, хватая Блондина за руки. — Учти, что мы совершаем ошибку.
— Если мы этого не сделаем, то меня будет мучить совесть. А тебя — нет?
— Не знаю, — честно ответила я, пытаясь разыскать внутри себя признаки существования совести.
Блондин оказался очень тяжелым, особенно если принимать во внимание тот факт, что я сама слегка покачивалась. Мы выволокли бесчувственное тело на дорогу и немного пронесли, после чего я уронила свою половину. Голова Блондина стукнулась о землю с глухим звуком.
— Ты его добьешь! — сказал Отто.
— Слушай, а где у человека центр тяжести? — задумчиво спросила я.
— Не знаю, — озадачился полугном. — Наверное, где-то возле пупка.
Я шагами измерила тело Блондина и сказала:
— Ты бери его за руки. Там, где руки, там он тяжелее.
— Он везде одинаково тяжелый, — ответил Отто, поочередно пытаясь поднять Лима и за руки и за ноги.
— Нет, — упорствовала я. — За ноги его нести легче. Вот я его и понесу!
— А не боишься, что из его ботинок вонять будет?
— Не будет, он же аристократ! Он носки каждый день меняет, — но на всякий случай наклонилась и понюхала.
— Я тоже каждый день меняю, хоть я и не аристократ, — обиделся полугном.
Мы снова взялись за конечности Блондина и потащили его в направлении Дома Исцеления.
— Извините, а что это вы делаете? — раздался за нами хрипловатый баритон с легким акцентом.
Я от неожиданности выпустила из рук ноги Блондина, Отто же аккуратно положил свою часть тела на дорогу и обернулся на голос.
— А, это ты, Живко! — обрадовался он.
— Кто это такой? — прошептала я.
— Ты что, не узнаешь? Это же орк, который к твоей младшей клинья подбивал.
Я зажгла огонек и присмотрелась. Действительно, он — крючковатый орлиный нос, большие миндалевидные глаза, жесткие черные волосы схвачены в высокий хвост.
— Извини, не признала. А ты что, его знаешь? — спросила я у полугнома.
— Да, — сказал тот. — На ярмарке и познакомились, когда ты его от сестрицы отогнала. Я подумал, что лишнее знакомство никогда не помешает.
Валяющийся на дороге Блондин издал тихий стон.
— Кто это? — спросил Живко. — И куда вы его тащите?
— На мясо мы его несем себе в кладовую, — ответила я. — На зиму запасаемся.
Орк ошеломленно уставился на меня, захлопав глазищами. Это зрелище мне понравилось, и я решила дурачиться дальше.
— Не слушай ты ее, — начал Отто, но я перебила полугнома и сказала извиняющимся голосом:
— Ладно, я пошутила. На самом деле мы несем его в ближайший сарай, чтобы устроить там гнусную оргию.
Лучший друг ткнул меня в бок так сильно, что я согнулась.
— В Дом Исцеления мы идем, поможешь донести? Сам же видишь, помощник из Олы никудышный.
— В Дом Исцеления мы идем, поможешь донести? Сам же видишь, помощник из Олы никудышный.
Я решила промолчать — ляпнула бы опять что-то, и мне бы пришлось дальше тащить отнюдь не легкого Блондина. Поэтому я молча пошла за парнями, ловко несущими постанывающего Лима.
— И кто это его? — спросил Живко.
— Не знаю, — ответил Отто. — Мы с ним очень давно не пересекались, и я не в курсе его дел. Может, не поделили что-то. Хотя не знаю, кто бы мог осмелиться поднять на него руку — у Блондина папаша очень влиятельный.
— Кто-то еще более влиятельный, — предположил Живко и улыбнулся мне.
От его улыбки, сверкнувшей в тусклом свете уличных фонарей, меня обдало жаром. Такой мужчина, а я, как всегда, выгляжу ужасно! Волосы растрепались, выпившая, еще и угораздило в пыль сесть! Эх! Я вспомнила Томну, факультетскую модницу, всегда аккуратную и ухоженную, как будто сошедшую с обложки журнала о жизни королевского двора. Мы подходили уже к Дому Исцеления, когда я приняла решение не показываться перед Живко в ярко освещенном приемном покое. Иначе никакой улыбки больше никогда я от него не дождусь — только гримасы ужаса.