— А на хрена? — удивился Жомов. — Если отряд, значит, выпивка у них есть. Поехали отбирать, а то я уже задолбался воду пить. Тем более, не хлорированную. Как бы понос не прошиб с непривычки.
— И жрать давно пора! — завопил со своей телеги Попов и осекся под тяжелым взглядом Рабиновича. — Я-то помолчу, Сеня, но вот желудок у меня без мозгов и не понимает, как это можно голодным в таком транспорте разъезжать.
— Да нет, Андрюша, у тебя как раз все мозги в желудке. Только им и думаешь, — хмыкнул кинолог, а затем махнул рукой: — Веди нас, Абдулла, пока Сухова не встретил. — И усмехнулся под удивленным взглядом сарацина. — Это я так, о своем, о ментовском. Не обращай внимания…
Отряд пришпорил лошадей каблуками берцов и помчался прямо к дымам. Менты на всякий случай решили приготовиться к бою и заранее отстегнули дубинки, чтобы потом не возиться. Ну а Попов, значительно отстав от остальных, принялся заправлять соломой эскадрилью пикирующих бомбардировщиков в лице всеядного Горыныча. Ахтармерз, обожравшийся насекомых деликатесов, упорно отказывался и крайне раздражался, когда Андрей, зажав одну из голов Горыныча между колен, умудрялся пропихнуть в пасть горсть сухих стеблей. От раздражения трехглавый упрямец увеличивался в размерах, и, чтобы не развалить телегу, криминалисту пришлось прекратить заправку, понадеявшись на то, что затисканного внутрь топлива будет достаточно для бесперебойной работы ахтармерзовских огнеметов.
Ночь в этих местах наступала довольно быстро. Когда Абдулла заметил дымы костров, уже начинало смеркаться. А к тому времени, когда отряд преодолел несколько километров, отделявших их от неопознанного лагеря, над степью почти стемнело. Фигурки у костров были различимы ясно даже издалека, а вот приближавшихся ментов дозорные заметили слишком поздно. Единственное, что они успели сделать, это истошно завопить от ужаса. Впрочем, и менты встрече не обрадовались, поскольку те, кто отдыхал у костров, были не отрядом фуражиров, а совместным сарацино-ландскнехтским воинством, составленным из двух отрядов, поочередно разогнанных друзьями у безымянной деревушки. Солдаты, еще недавно сражавшиеся друг с другом, а затем благополучно избежавшие гибели от рук «колдунов», объединенные общей бедой, спокойно сидели у костров, никому не мешали и жаловались одни другим на то, как жестоко обошлись с ними чужестранцы. А тут… Видимо, правду гласит народная мудрость: вспомни мента, тут же наряд завалится! Не к ночи будь сказано…
— Ну и чего вы к нам пристали?! И кто вы после этого? — при виде милицейского отряда истошно завопил тот самый ландскнехт, который разговаривал с друзьями у деревни. — Видите, мы уже не деремся, общественного порядка не нарушаем, спиртных напитков не распиваем, и вообще, тут частное собрание. Предъявите ордер на что-нибудь или идите в другое место. Степь большая…
— Я сейчас тебе предъявлю, — пообещал ему Жомов, раздумывая, слезть ему с лошади или еще посидеть. — Целый год, блин, ничего, кроме ордера, видеть не сможешь.
— Целый год, блин, ничего, кроме ордера, видеть не сможешь.
— Абдулла, стыдись, — встрял в разговор один из сарацин. — Твой отец, да не отвлечет его Аллах от общения с гуриями, был истинным правоверным и стыдился бы того, что его сын связался с неверными…
— На себя посмотри, шакал, — огрызнулся поповский оруженосец, выхватывая кривой меч. — Ты же в джихаде находишься, а вместе с неверными, да пошлет их Аллах в застенки НКВД, один кусок хлеба жрешь.
— Это кто тут в джихаде? — оторопел недогадливый омоновец. — Сейчас я, блин, в натуре, покажу и джи, и хад, гадом буду!
Однако показать сарацину Ванечка ничего не успел, поскольку подоспел Попов и все испортил. Только доблестный омоновец собрался поучить сарацин уму-разуму, только приготовился всех разогнать к их собственной матери, как с грохотом примчался катафалк с криминалистом, который выпустил в воздух крылатую трехконфорочную плиту. После этого разгонять уже никого не потребовалось.
— Господи боже мой, да что же это за напасть такая? Долго нас эта змеюка перелетная терроризировать будет? — изумились ландскнехты и, бросив имущество, помчались туда, куда глаза глядели. Легковерные сарацины, уже напуганные рассказами неверных о драконах и прочей нечисти, помчались следом, на ходу складывая для потомков мифы о сказочных чудовищах. Птицу Рух, например, в тот вечер и придумали. Вот вам и последствия от вмешательства ментов в историю и культуру!
Из всех путешественников преследовать убегавших намеревался один только Ваня Жомов, но ему и таким способом развлечься не позволили. Сеня, вместе с лошадью, преградили омоновцу путь и категоричным тоном потребовали (требовал, естественно, Рабинович, кобыла лишь согласно кивала головой) послать всех подальше и устроить привал.
— А хрен ли приваливаться, если выпить все равно нечего? — буркнул Жомов, но начинать погоню не стал, спешился и уселся у одного из костров. — Блин, Сеня, честное слово, если ты попробуешь о сухом законе хоть заикнуться, то, когда мы до этой гребаной Никеи доберемся, я с тобой рюмки вместе ни одной не выпью!