Старая женщина не отвечала. Эти два лица, бледные, с одинаковыми чертами, пугали ее. Слишком резким казался контраст между крупным, полным лихорадочной жизни ликом Младшего Бога и тонким, хрупким, безжизненным личиком Соль.
Юноша опустил тело девушки обратно на стол, не заметив, что одна рука у нее неловко подвернулась, и задрал ее платье. Обнажился живот и страшная, уже почерневшая рана, по которой он провел рукой.
— Оставь ее в покое! — не выдержала Сунильд. — Не тревожь мертвую.
— Хорошо. — Младший Бог одернул юбку и уложил Соль обратно на стол, не удосужившись поправить ее руку. — Почему тебя это так беспокоит?
— Не знаю. Она дитя, и она мертва. Зачем ты трогаешь ее?
Младший Бог пожал плечами.
— Хотел посмотреть, вот и все. Разве это оскорбительно?
— Да, — тяжело переводя дыхание, ответила Сунильд. — Это оскорбительно.
— Ее живот был как чаша цветка, — проговорил он. — Так рассказывал мне твой сын, прежде чем умереть.
Сунильд застыла. Это юное, ко всему равнодушное, любопытствующее существо наполняло ее безотчетным ужасом.
Сунильд застыла. Это юное, ко всему равнодушное, любопытствующее существо наполняло ее безотчетным ужасом.
Легкость, с которой он произнес последнюю фразу, раскрыла перед ней его бесчеловечность — вернее сказать _н_е_человечность — куда ярче, чем его необычная внешность или даже его бессмертие.
— Какой сын? — еле слышно спросила она.
— Наш сын, — спокойным тоном ответил он и снова глотнул вина, на сей раз из другого бокала. — А у этого какой-то другой вкус. Ты наливала из разных бочек, я правильно угадал?
— Сигмунд?
Он кивнул, не отрываясь от бокала. Сунильд схватила его за руку.
— Скажи, он умер окончательно? Он не вернется больше?
— Нет. Почему ты так взволнована, женщина? Я опять сделал что-то оскорбительное?
— Мне больно, — еле слышно выговорила она. — Если бы ты знал, мальчик, как мне больно…
— Да, он тоже так говорил, — с важностью кивнул Младший Бог. Казалось, он был рад продемонстрировать свою осведомленность хоть в чем-то, касающемся человеческой жизни. — Умирая, наш сын говорил те же самые слова. Пока человек живет, он чувствует боль.
— Это правда, — сказала Сунильд. Она поднялась. Ей лицо окаменело. А теперь уходи, Младший Бог. Уходи отсюда. Я не хочу тебя больше видеть.
Хильда поставила на стол миску с репной кашей. Конан посмотрел на кашу с откровенным отвращением.
— Неужели ты не нашла ничего получше, женщина? Ты бы мне еще сена насыпала. Я все-таки не конь, — недовольно пробурчал он.
Хильда испуганно моргнула.
— В доме больше ничего не было, господин. Я сварила то, что нашла.
— И я тебе не господин! — разозлился варвар.
— Простите… — Хильда чуть не плакала, в то время как Конан раздраженно ковырял кашу пальцем, не решаясь приступить к трапезе.
Конан поднял голову и окончательно уничтожил ее пронзительным взглядом.
— Вот когда станешь хозяйкой в этом доме, тогда и будешь скупердяйничать. А сейчас могла бы и расщедриться, за чужой-то счет.
— Как я могу стать хозяйкой? — пролепетала Хильда, смешавшись.
Конан выразительно повел своими пудовыми плечами.
— Очень просто. Как ваша сестра пролезает в сердце мужчины? Тебе виднее, девочка. Тут глазами поморгала, там рожицу плаксивую скривила вот уже дурак-мужчина и растаял и начал делать разнообразные глупости…
Она заплакала. Конан плюнул с досады.
— Думаешь, этим ты меня разжалобишь?
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — тихо сказала Хильда.
— Арванд старый дурак, совсем голову из-за тебя потерял. Вот о чем я говорю. Как тебе это удалось — понятия не имею. До Амалазунты тебе далеко, я сам смотрел. А я даже из-за такой женщины, как Амалазунта, головы не теряю. Так что ты, скорее всего, действительно ведьма…
Он сердито махнул рукой и принялся есть кашу. Арванд с утра пропадал в казарме — разбирался с наследством, надо полагать. А эта хилая девчонка уныло слонялась по дому и вздрагивала от каждого шороха. Теперь вот, желая угодить своему единственному имеющемуся под рукой защитнику, осчастливила его репной кашей. Стоит рядом, переживает — боится навлечь немилость.
Под окном послышался шум. Топот копыт — видно, подъехал отряд конных. Загалдели мужские голоса. Конан отодвинул кашу, встал, потянулся за мечом. Хильда, безмолвно раскрыв рот, бросилась к нему и прижалась всем телом к могучему боку варвара. Конан отшвырнул ее от себя, жестом показав на кровать.
Конан отшвырнул ее от себя, жестом показав на кровать. Девушка покорно спряталась среди одеял и разоренных перин. Она настолько была мала, что, скорее всего, ей удастся остаться незаметной.
Киммериец приготовился сражаться. У него не было ни малейшего сомнения в том, что за ним явилась городская стража, чтобы препроводить в тюрьму, а после казнить за все совершенные им в Халога преступления. Он собирался подороже продать свою жизнь. Вмешивать в это чисто мужское дело всяких щуплых девчонок в его намерения никак не входило.
В дверь загремели рукоятью мечи.
— Открывайте! — крикнул мужской голос.
— Кто вам нужен? — отозвался варвар. — Назовитесь, кто вы такие!
— Нам нужен киммериец по имени Конан. Мы знаем, что он здесь.