— Акун!
Перепуганный повар — юркий, тщедушный человечек — выскочил из дверей кухни, обтирая на ходу руки о штаны. Следом за ним повалил дым и донесся запах подгоревшего мяса. Некогда белый, а ныне чудовищно грязный фартук свисал на бедра повара, прикрывая низ живота, точно пояс стыдливости у какого-нибудь дикаря из южных стран.
— Подойди ко мне, дрянь! — сказал Гунастр. И когда Акун боязливо приблизился и заморгал, хозяин наотмашь ударил его по лицу рукой в латной перчатке. Из носа повара хлынула кровь.
— За что? — плаксиво крикнул он, хватаясь руками за щеки.
Второй удар повалил его на землю.
Конан проснулся и сел на соломе. Гунастр избивал повара прямо перед каморкой нового гладиатора.
— За что? — приговаривал при этом владелец казармы. — За то, что я запретил тебе кормить киммерийца и давать ему воду!
— Я не кормил его! — рыдал повар, но старый вояка не слушал.
— За то, что ты ослушник! За то, что допрыгаешься со своей жалостью к голодным, и тебе тоже сломают шею!
— Я не ослушник! — вопил повар.
— Так лучше я тебя проучу, чем придется потом собирать твои кости по всему двору, — заключил Гунастр, сопровождая это отеческое замечание немилосердным пинком под ребра несчастного Акуна.
Конан смотрел на эту сцену и безмолвствовал. Он мог бы сейчас вступиться за повара, выдать Арванда и насладиться гневом, который Гунастр обрушит на строптивого ванира. Но почему-то киммериец не стал этого делать.
После полудня во дворе начались тренировки. Приникнув к решетке своей камеры, Конан жадно следил за ходом событий. Он старался не упустить ничего, ни одной, самой незначительной, детали. Ведь с одним из этих людей ему предстоит сразиться на игрищах в память Сигмунда. И потому от цепкого взора киммерийца не ускользала ни одна особенность. Он запоминал: у рыжего Ходо медвежья сила и быстрая реакция; чернявый Каро — левша и тем опасен; Хуннар — тот самый, кому непостижимым образом мгновенно становятся известны все городские сплетни, — любит один и тот же трюк, сперва направляя меч в глаза противника, а потом внезапно нанося удар в живот.
Киммерийцу было бы любопытно поглядеть, каков же в поединке Арванд. Но ванир лишь наблюдал, усмехаясь изредка вставляя замечание или награждая побежденного изрядным тычком своего неизменного шеста, обитого металлом. Несколько раз темные глаза Арванда встречались с синими глазами молодого киммерийца. Получалось, что они переглядываются, как заговорщики. Можно подумать, что их связывает некая тайна. Конан сердито тряхнул головой. Нет и не может быть никаких тайн у вольнолюбивого киммерийца с этим купленным на рынке холопом, который очень доволен своей презренной участью. И Конан хмурился, отворачиваясь.
Но его тянуло смотреть. Простую душу варвара буквально разрывали на части два взаимоисключающих стремления: он хотел не иметь ничего общего с этими подневольными бойцами, умиравшими и убивавшими друг друга во славу чужих богов.
.. и ему смертельно хотелось принять участие в поединках, пусть даже просто ради тренировки.
Он так глубоко погрузился в свои думы, что не заметил, как рядом оказался Гунастр.
— Ну что, Медвежонок, — добродушно заговорил с ним старый воин, хочешь подраться?
Конан вздрогнул и отпрянул от решетки.
— Да, — выпалил он вдруг чуть ли не помимо своей воли.
Гунастр от души рассмеялся.
— Ладно, — сказал он. — Заодно и поглядим, на что ты годен.
Он снял с пояса ключ и открыл замок. Варвар сделал шаг к выходу, потом другой — и одним прыжком выскочил из каморки во двор. Движения его были гибкими и стремительными, как у молодой пантеры.
Конан развел в стороны руки и с удивлением отметил, что уже не чувствует раны на груди. Северяне вылечили-таки его своими вонючими мазями, приготовленными на бараньем жире. Конан присел на корточки, встал. Ноги не болели. Слегка подводило от голода живот, но это было чувство, привычное юноше сызмальства. Киммерийцы вообще частенько держали детей впроголодь — чтобы наесться до отвала, мальчику приходилось изрядно побегать по горам, загоняя оленя.
Гунастр с любопытствам смотрел на него.
— Меч или копье — что ты предпочитаешь?
— Меч, — сказал Конан и облизал губы.
Ему подали оружие — длинный меч с закругленным острием и совершенно тупой.
Варвар подержал его в руке, потом разжал пальцы, и медь зазвенела о каменные плиты.
— Я просил дать мне меч, а не палку, — повторил юноша и обвел лица собравшихся мрачным взглядом исподлобья. Однако никто и не думал насмехаться над ним.
— Полагаю, мальчик, тебе лучше наклониться и поднять то, что ты бросил, — мягко заметил Гунастр. — Неужели ты думаешь, что тебе кто-нибудь даст в руки настоящее оружие? Острый клинок ты увидишь только на выступлении.
Конан снова, к своей великой досаде, встретился глазами с Арвандом. Тот еле заметно улыбнулся и слегка кивнул, прикрыв веки. Это окончательно вывело Конана из себя. Он взревел и бросился на стоящего рядом Гунастра, норовя вцепиться ему в горло своими лапищами. Выставив шест, Гунастр ловко отбил атаку киммерийца, а следующим ударом пригвоздил варвара к каменным плитам.
Лежа на спине и яростно извиваясь, киммериец хрипло ругался. В углах его рта выступила пена.