— Я — кролик? — возмутился Ходо. — Ну, ты ответишь мне за это, ходячее жаркое..
— Только не сейчас, — насмешливо сказал гладиатор, но на всякий случай отступил подальше в темный угол своей каморки.
— И вот, когда сани загорелись, — продолжал Хуннар «страшным» голосом, подражая профессиональным сказителям, — повалил разноцветный дым и по всей равнине распространился странный, удушливый запах…
— Да, — мрачно сказал Каро. — Неспроста все это. А что волк?
— Волк? Он перегрыз купцу горло, напился крови, сколько мог, но тело не изуродовал — сытый был, видно, убил для развлечения, не из голода.
— Или ради ритуала, — заметил Каро.
— Какие еще у волков могут быть ритуалы? — возмутился Ходо. — Дурака слушать — постареешь раньше времени. Что ты вечно глупости болтаешь?
— У волков — никаких, — согласился Каро. — А вот у оборотней, у черных заклинателей, у ведьмаков… Ты ведь говорил, там были следы человеческих ног.
— Да. Босых.
Каро выразительно пожал плечами, как бы желая сказать: «Вот видишь».
Разговор был прерван появлением во дворе Гунастра. Владелец гладиаторской казармы остановился, обвел пронзительным взглядом уставившиеся на него из-за решеток лица, хмыкнул.
— Ну что, черти, вам уже все, конечно, известно? — спросил он.
Ему ответил веселый, наглый голос:
— А как же! Ворона летела, новость обронила!..
— А что говорят по этому поводу старейшины, вам тоже ворона накаркала?
— Откуда нам знать такое, Гунастр! Свет мудрости старейшин не озаряет наши темные души, — с притворным сокрушением отозвался все тот же голос.
— Сейчас я, пожалуй, зажгу на твоей роже большой фонарь, Аминта, и у тебя разом наступит просветление, — пригрозил Гунастр.
— Смилуйся, — простонал Аминта, молодой, темноглазый парень, да так жалобно, что все, даже Гунастр, рассмеялись.
— Ладно, слушайте, остолопы, — сказал наконец хозяин. — Так говорит совет старейшин: с далекого юга, где живут колдуны, и старые боги не спят в своих гробницах, и бродят по земле демоны, пища которых — человеческие души, ехал к нам повелитель черных демонов, скрываясь под обличьем простого торговца. С собой он вез свой магический скарб. Но венценосный Игг не допустил, чтобы погибли мы, его дети, и наслал своего волка, а вослед ему отправил свое ледяное дыхание. Так погибли те, кто нес зло в землю гипербореев.
Стало тихо. Гунастр еще раз обвел глазами своих подопечных и добавил значительно:
— Могуч и непобедим Игг, а вы — бойцы во славу его.
Обхватив голову руками, Конан ерзал в своей клетушке. Игг наслал волка, как же! Глупцы! Богам вообще нет дела до людей. Киммериец был уверен, что знает правду. Ему не было никакого дела до офирского купца. Съели его волки, и черт с ним, — но если появилась возможность отомстить Синфьотли, использовав для этого его любимого брата Сигмунда, то упускать такой случай было бы крайне глупо.
6
Прошло уже больше суток с тех пор, как киммериец сломал шею слуге, пытаясь добраться до ключа и освободиться из клетки. Никто не приближался к конуре, в которой он был заперт. Еще трижды казарма наполнялась запахами съестного. Те, в ком Гунастр был уверен — а таких было большинство, выходили из камер, шли по галереям верхнего этажа и по портику нижнего, собирались в большой кирпичной пристройке в дальнем углу двора.
Из раскрытой двери этого сооружения постоянно валил дым — там находилась печь и готовилась пища, сытный обед для более чем двухсот сильных, здоровых мужчин. Вторая дверь вела, видимо, в столовую. Оттуда после трапезы выходили гладиаторы, обтирая жирные губы, ковыряясь в зубах и звучно рыгая.
Остальным, скорее всего наказанным за какие-то провинности, пищу разносили слуги. Можно было предположить, что эти порции были куда менее обильными и сытными. И только к решетке, за которой притаился Конан, никто не приближался.
Желудок у него свело, язык распух от жажды. Он лежал плашмя на соломе и тупо смотрел, как две ленивые мухи ползают по потолку. Ему и прежде случалось голодать и страдать от жажды, но всегда он знал, что будет бороться за свою жизнь и в конце концов вырвет у немилосердной природы своей глоток воды и кусок мяса. Теперь же от него ничего не зависело. Он целиком и полностью находился во власти других людей, и именно это и делало его страдания невыносимыми.
Он услышал, как кто-то стучит по решетке его каморки, и приподнял голову. Действительно, перед конурой вырисовывался чей-то темный силуэт. Конан глухо заворчал, как потревоженный цепной пес. У решетки тихонько рассмеялись. Конан уловил при этом слабый плеск жидкости — видно, посетитель держал в руке флягу с водой или вином.
— Эй ты, — произнес в сумерках знакомый уже голос Арванда, — если не будешь валять дурака, то напьешься воды.
Одним прыжком Конан оказался у решетки и просунул наружу руку, растопырив пальцы. Молниеносно отскочив назад Арванд избежал хватки варвара и, стоя уже вне пределов досягаемости пленника, но все же достаточно близко, поднял флягу на уровень Конановых глаз.
— Потише, Медвежонок. Я — не безмозглый прислужник, и со мной тебе так легко не справиться.
Внутренне Конан заметался. Ему хотелось убить дерзкого ванира, который стоял в развязной позе и насмехался над ним довольно беззастенчиво, но ведь этот Арванд принес воду, а жажда терзала киммерийца все сильней и сильней. Он не хотел умирать. Еще не время. Слишком много их нужно еще убить.