— А ты больше не думаешь, что этого зверя послал Игг нам во благо? спросил его Арванд.
— Даже старики больше так не думают, — ответил Гунастр. — Ну, одного-то из этих зверюг мы знаем в лицо. Вернее, одну. Ей теперь не уйти, всякий опознает.
Арванд выпрямился, серьезно посмотрел на мрачное, суровое лицо хозяина.
— Это не Хильда, — сказал ванир.
Гунастр подскочил от удивления.
— Что значит «не Хильда»? Ее поймали прямо на месте преступления, разве ты не слышал? Весь рот у нее был в крови, сама босая на снегу… А разве не говорили, что человеческие следы, которые находили возле волчьих, были маленькими, как у женщины?
— Второй оборотень действительно женщина, — согласился Арванд, — но только несчастная кухарка тут ни при чем.
— Ни при чем? Но если она действительно невиновна, то почему же оборотень пришел ей на помощь? Зачем он спас ее от расправы?
— Ее спас не оборотень, — после короткой паузы сказал Арванд.
Нехорошее предчувствие закралось в душу Гунастра, и старик слегка отодвинулся.
— Тебе что-то известно об этом?
Арванд кивнул и улыбнулся, заранее зная, что старика это выведет из себя. И он не ошибся: широкое лицо Гунастра залилось багровой краской, он в раздражении топнул ногой и рявкнул:
— Слушай, ты, животное! Не смей нагло ухмыляться! Сколько раз я говорил тебе это?
— Много, — согласился Арванд, улыбаясь еще шире.
— Если хочешь что-то сказать, говори, только прекрати скалить зубы. Кто же, по-твоему, освободил ведьму, если не оборотень?
— Я, — заявил Арванд вполне серьезно.
Гунастр поперхнулся.
— Что ты сказал?
— Это я освободил Хильду той ночью, чтобы ее не побили камнями вместо настоящей виновницы.
Отдышавшись, Гунастр испытующе посмотрел на своего собеседника, однако Арванд и не думал шутить.
— Бедная Хильда никогда не зналась ни с какой магией, — спокойно продолжал Арванд. — Все, что с ней случилось, — это цепь недоразумений, вызванных подозрительностью и всеобщим страхом перед вервольфом.
— Как ты посмел! — вымолвил наконец Гунастр. — Ведь Совет Старейшин приговорил ее.
— Совет Старейшин ошибается не в первый раз. И я уверен в том, что Хильда — обыкновенный человек, никакая не ведьма. К тому же она больна.
— Пусть даже и так, — пробурчал Гунастр, который чувствовал, что ванир отдает себе полный отчет в своих поступках.
И я уверен в том, что Хильда — обыкновенный человек, никакая не ведьма. К тому же она больна.
— Пусть даже и так, — пробурчал Гунастр, который чувствовал, что ванир отдает себе полный отчет в своих поступках. — Все равно ты не имел никакого права подвергать опасности себя, нашу казарму, мою репутацию… Из-за какой-то рабыни…
— А сам я кто? — напомнил Арванд.
— Мой друг и помощник, — отрезал содержатель казармы. — Не смей больше говорить об этом.
— Хорошо, господин.
С минуту Гунастр испепеляющим взором смотрел на ванира, но тот сохранял полную невозмутимость, и старик снова сдался.
— Сколько тебя помню, ты всегда был упрям как осел. Ладно, предположим, ты прав и эта Хильда — действительно всего лишь хворое дитя. Но чтобы утверждать такое, нужно знать наверняка, _к_т_о_ же тогда настоящая ведьма? А уж это-то тебе как раз и неизвестно.
Арванд немного помолчал.
— Нет, — сказал он минуту спустя. — Я в самом деле знаю, кто в нашем городе принимает волчье обличье и убивает людей. — Он еще раз потрогал следы, а потом разровнял снег сапогом. — Вот поэтому-то они на меня и охотятся.
В окне стояла ночь. Синфьотли сидел один в огромном пустом зале своего дома. Тусклый свет одинокого факела еле-еле рассеивал тьму. Город затаился, утонул в глубоких сугробах. В эту глухую ночь никто не откроет дверь на стук заплутавшего путника. В эту ночь домашние побоятся впустить в дом мужчину, припозднившегося с охоты, и дети не откроют матери, если та возвращается в темноте, — вдруг это не близкий человек, вдруг это не странник, а оборотень-людоед с сидящей у него на спине ведьмой?
Весь город прислушивался в страхе, зная, что Зло бесшумно крадется по заснеженным пустынным улицам. Запах зла сочился сквозь плотно закрытые ставни, пробирался в щели, и ужасом пахло в Халога.
Сунильд заперлась у себя. Синфьотли потягивал вино в одиночестве. Быть может, он один во всем городе не испытывал сейчас чувства страха. Его снедала досада. Он досадовал на стражника, который позволил себя убить и похитить колдунью, — ворон на посту ловил, не иначе! Но самую жгучую ненависть испытывал Синфьотли к самому себе. Держать эту маленькую лицемерную дрянь в руках и не сломать ей шею! И все потому, что он из каких-то идиотских соображений благородства не захотел этого делать, предпочитая предоставить казнь палачу. Нет, в следующий раз он забудет о чести, забудет обо всем, кроме одного: ведьма должна быть уничтожена. Больше никаких колебаний не будет.
Синфьотли сжал кулак и с силой ударил по столу.
— Брат, — с тоской проговорил он в гулкую пустоту зала, — о Сигмунд, как мне недостает тебя!
Ему показалось, что кто-то смотрит на него в окно. Синфьотли обернулся, но ничего не заметил.
— Я слишком много выпил сегодня, — пробормотал он. — Интересно, еще осталось?
Он поболтал в воздухе кувшином и услышал плеск жидкости. Тогда, раскрыв рот пошире, Синфьотли влил в себя остатки вина и, крякнув, обтер подбородок.