Я рассказываю об этом только потому, что, когда я положил Иоленту на черепичную крышу у огня, мне почудилось, будто женщина, склонившаяся над нею, — та самая старуха. Разумеется, я ошибался: та ведьма, которой я отдал письмо, должна была давно умереть, а молодая если и жила еще, то изменилась вместе со мной до неузнаваемости. И все же обращенные ко мне лица оказались именно теми, которые я так хороша запомнил. Может быть, во всем мире существуют всего две ведьмы, и они рождаются снова и снова?
— Что с ней случилось? — спросила молодая. Мы с Доркас объяснили как смогли. Задолго до того, как мы закончили, старуха приподняла голову Иоленты и влила ей в рот вино из глиняной бутыли.
— Крепкий напиток ей бы повредил, — заметила она, — но здесь две трети чистой воды. Вы, как я вижу, не хотите, чтобы она умерла. Тогда вам повезло, что встретились с нами. Только вот не знаю, повезло ли ей.
Я поблагодарил старуху и спросил, куда подевался тот, третий, кого мы видели у костра.
Старуха вздохнула, на мгновение подняла на меня глаза и тут же снова сосредоточила все внимание на Ио?ленте.
— Нас только двое, — ответила мне молодая. — А вы видели троих?
— Вполне отчетливо. Ваша бабушка — если она приходится вам бабушкой — ответила мне. Вы же и кто?то еще подняли головы, а потом снова их опустили.
— Она кумеана.
Мне приходилось слышать это слово, но я никак не мог вспомнить, что оно означает, а неподвижное, как лик ореады на картине, лицо молодой женщины не предлагало разгадки.
— Провидица, — подсказала Доркас. — А ты?
— Я помогаю и прислуживаю ей. Меня зовут Меррин. Наверное, есть особый смысл в том, что вы, будучи втроем, увидели здесь троих, в то время как мы, двое, сначала заметили лишь двоих из вас. — Она посмотрела на кумеану, как бы ища подтверждения своим словам, а потом, словно получив его, опять обратилась к нам, хотя я не заметил, чтобы женщины обменялись взглядами.
— Но я совершенно уверен, что здесь был третий. Он показался мне намного крупнее, чем вы обе, — возразил я.
— Сегодня странный вечер, а те, кто носится верхом на ночных ветрах, часто принимают человеческий облик.
— Сегодня странный вечер, а те, кто носится верхом на ночных ветрах, часто принимают человеческий облик. Вопрос в том, почему подобные силы пожелали явиться именно тебе.
Ее черные глаза и безмятежное лицо производили такое убедительное впечатление, что я, наверное, поверил бы ей, если бы не Доркас, которая едва заметным движением головы дала мне понять, что третий мог легко спрятаться за гребнем крыши, на краю другого ската.
— Она может жить, — заговорила кумеана, не отрывая взгляда от лица Иоленты. — Но не хочет.
— Хорошо, что у вас оказалось гораздо больше вина, чем требуется двоим, — заметил я.
Старуха не приняла вызова и спокойно ответила:
— Да, хорошо. Хорошо для вас, а может, и для нее. Меррин разворошила угли веткой.
— Смерти нет.
Я рассмеялся. Пожалуй, слишком громко, но в тот миг я чувствовал невероятное облегчение. Ведь Иоленте больше не грозила смерть.
— Те, кто занимается моим ремеслом, думают иначе.
— Те, кто занимается твоим ремеслом, ошибаются. Иолента пробормотала:
— Доктор…
— Врач тебе не нужен, — сказала Меррин. — Она знает больше врача.
Кумеана буркнула под нос:
— Она зовет любовника.
— Значит, это не тот, кто в черном, Мать моя? Я сразу подумала, что он для нее простоват.
— Он всего?навсего палач. Тот, к кому она стремится, гораздо страшнее.
Меррин удовлетворенно кивнула сама себе, потом обратилась к нам:
— Вам, конечно, будет тяжело сейчас же отправиться в путь, но мы просим вас поступить именно так. По другую сторону развалин вы найдете сотню гораздо более удобных мест для ночлега, а здесь оставаться опасно.
— Ты говоришь о смертельной опасности? — улыбнулся я. — Но ты же только что сказала, что смерти нет. Если я поверил тебе, то чего же мне опасаться? А если не поверил, то почему должен верить теперь? — С этими словами я встал, собравшись уходить.
Кумеана посмотрела мне в лицо.
— Она права, — раздалось ее хриплое карканье. — Она права, хотя ничего не знает, а просто повторяет заученные слова, как скворец в клетке. Смерть — это ничто. Именно по этой причине ее и следует бояться. Что может быть страшнее, чем ничто?
Я снова рассмеялся.
— Мне не под силу вести спор с мудрецами. Вы сделали все, что смогли, чтобы нам помочь. А мы выполним ваше желание и уйдем.
Кумеана не препятствовала, когда я взял на руки Ио?ленту, но при этом сказала:
— Я этого не хотела. Меррин все еще думает, что властна распоряжаться вселенной, как будто это не более чем дощечка, из которой можно выпилить любую форму по своему усмотрению. Маги?ясновидцы поместили мое имя в краткий перечень им подобных, но я не удостоилась бы этой чести, если бы не знала, что люди — даже такие, как мы, — всего лишь мелкая рыбешка, которая должна жить в согласии с невидимыми течениями, если не хочет погибнуть без пищи. А теперь заверни это несчастное создание в свой плащ и положи к огню. Когда тень Урса минует это место, я осмотрю ее еще раз.
Я так и остался стоять с Иолентой на руках, не зная, что, предпринять — уходить или не торопиться. Кумеана казалась довольно доброжелательной, но ее метафора воскресила неприятное воспоминание об ундине. И чем больше я смотрел на ее лицо, тем меньше оно походило на лицо старой женщины. Это слишком явственно напомнило мне чудовищные физиономии какогенов под масками, сброшенными, когда на них ринулся Балдандерс.