Был там еще и ручеек, из которого Доркас, несомненно, и набирала воду. Некогда вода поступала в фонтан, но теперь от последнего остались лишь несколько струй, бьющих со дна мелкого бассейна. Вода переливалась через край и по каменным желобам стекала к фруктовым деревьям. Мы опустились на жесткое сиденье. Я прислонил меч к спинке скамьи, и Доркас тут же взяла меня за руку.
— Я боюсь, Северьян, — начала она. — Мне снятся такие ужасные сны.
— С тех пор как я уехал?
— Все время.
— Когда мы вместе спали в поле, ты сказала, что видела хороший сон. Он был очень подробным и похожим на явь.
— Если тот сон и был хорошим, то теперь я не могу его вспомнить.
Я уже обратил внимание на то, что она старательно отводит взгляд от воды, струившейся меж развалин фонтана.
— Каждую ночь мне снится, будто я иду по улице, на которой множество лавок. Я счастлива или, по крайней мере, довольна. У меня с собой много денег и список вещей, которые нужно купить. Я снова и снова повторяю его про себя и прикидываю, в какой части города смогу купить то или иное, самого лучшего качества и по самой невысокой цене.
Но вот я захожу то в одну лавку, то в другую и постепенно начинаю понимать, что все меня ненавидят и презирают; и это потому, что они думают, будто я нечистый дух, принявший обличие женщины. Наконец, я попадаю в крошечную лавчонку. Ее хозяева — старик со старухой. Старуха плетет кружево, а он раскладывает его передо мной на прилавке. Мне слышно, как где?то позади меня трутся одна о другую нитки.
Я спросил:
— Что же ты собираешься купить?
— Крошечные платьица. — Доркас развела на полпяди узкие белые ладони. — Может, для куклы. Особенно хорошо я запомнила рубашечки из тонкой шерсти. В конце концов, я выбираю одну из них и протягиваю старику деньги. А это вовсе не деньги, а ком грязи. У нее тряслись плечи, и я обнял ее.
— Мне хочется крикнуть, что это неправда и я не злой дух, за которого они меня принимают, но я знаю — тогда, они сочтут это окончательным доказательством своей правоты, и слова застревают у меня в горле. Самое ужасное, что в это самое время нитки перестают скрипеть. — Она сжала мою свободную руку, словно для того, чтобы я лучше усвоил сказанное. — Я знаю, что никому не понятен мой страх, кроме тех, кто видел такие же сны, но это ужасно. Ужасно.
— Может быть, теперь, когда я с тобой, он не повторится.
— А потом я засыпаю, вернее, проваливаюсь в какую?то черноту. А если не просыпаюсь, вижу другой сон. Будто я в лодке, а она плывет по призрачному озеру.
— Ну уж, по крайней мере, в этом?то нет ничего таинственного.
А если не просыпаюсь, вижу другой сон. Будто я в лодке, а она плывет по призрачному озеру.
— Ну уж, по крайней мере, в этом?то нет ничего таинственного. Ты плавала в такой лодке с Агией и со мной. А хозяином лодки был человек по имени Хильдегрин. Ты наверняка помнишь наше путешествие.
Доркас покачала головой.
— Это вовсе не такая лодка, а гораздо меньше. Ею правит старик, а я лежу у его ног. Я не сплю, но не могу пошевельнуться. Руки опущены за борт, бороздят темную воду. Лодка уже вот?вот должна коснуться берега, и тут я падаю в воду, но старик этого не видит. Погружаясь все глубже, я вдруг понимаю, что он даже не знал обо мне. Скоро свет совсем гаснет, и мне становится очень холодно. Где?то далеко наверху раздается любимый голос. Он зовет меня по имени, но я не могу вспомнить, чей это голос.
— Это мой голос. Я хочу разбудить тебя.
— Может быть. — След от удара плети, полученного у Врат Скорби, клеймом горел на ее щеке.
Некоторое время мы сидели молча. Соловьи уже смолкли, но на всех деревьях пели канарейки, и я заметил попугая, мелькнувшего меж ветвей, как крошечный посыльный в пунцово?зеленой ливрее.
Наконец, Доркас снова заговорила:
— Какая страшная вещь — вода. Мне надо было бы привести тебя в какое?нибудь другое место, но я просто не могла ничего придумать. Лучше бы мы сели на траве вон под теми деревьями.
— Почему ты так боишься воды? Посмотри, как это красиво!
— Да — на солнце. Но по природе своей вода всегда стремится вниз и вниз, подальше от света.
— Но ведь она поднимается снова, — проговорил я. — Дождь, который ты видишь весной, — это та же вода, что бежала по канавам прошлой осенью. По крайней мере, так учил нас мастер Мальрубиус.
Она улыбнулась — словно в небе вспыхнула звезда.
— Хотелось бы в это верить. Даже если это и неправда. Северьян, с моей стороны глупо говорить, что я не встречала человека лучше тебя. Потому что ты единственный хороший человек, которого я знаю. Но мне кажется, что, если бы я знала тысячи других, все равно ты был бы лучшим из них. Вот о чем я хотела с тобой поговорить.
— Если ты нуждаешься в защите, можешь на меня рассчитывать. Ты это знаешь.
— Дело совсем не в этом, — возразила Доркас. — В каком?то смысле я сама хочу защитить тебя. Вот это уже действительно звучит глупо, правда? У меня нет даже семьи — никого, кроме тебя, — а все же мне кажется, что смогу тебя защитить.
— Но у тебя есть Иолента, доктор Талое, Балдандерс…
— Они никто. Северьян, неужели ты сам этого не чувствуешь? Я тоже никто, но они значат еще меньше, чем я. Прошлой ночью в палатке нас было пятеро, и все же ты был один. Как?то ты сказал мне, что тебе недостает воображения, но не почувствовать этого ты не мог.