— Может, это даже и к лучшему. Я так устал, что и пища в горло не лезет, но если ты покажешь, где можно лечь…
— Что это у тебя с лицом? Впрочем, неважно, наложим белила. Туда! — Он уже мелкой рысцой трусил вперед. Я последовал за ним, пробираясь через путаницу веревок. У входа в ярко?желтый шатер стояла ручная тележка Балдандерса, и я наконец?то почувствовал, что и вправду нашел Доркас.
Когда я проснулся, мне показалось, что мы никогда не разлучались. Неброская красота Доркас осталась неизменной. Как всегда, ее затмевало сияние Иоленты, и как всегда, когда мы оставались втроем, мне хотелось, чтобы Иолента исчезла, а глаз мог отдохнуть на лице Доркас. Через некоторое время после того, как все проснулись, я отвел Балдандерса в сторону и спросил, почему он бросил меня в лесу у Врат Скорби.
— Но я же шел не с тобой, — растягивая слова, проговорил он, — а с моим доктором Талосом.
— Но ведь и я тоже. Мы могли бы искать его вместе и (помогать друг другу.
Он растерялся и долго молчал. Мое лицо, казалось, ощущало тяжесть его унылого взгляда, а я думал в своем (невежестве, как ужасно было бы, если бы Балдандерсу достало воли и энергии разозлиться. Наконец, он сказал:
— А ты был вместе с нами, когда мы уходили из города?
— Конечно.
Наконец, он сказал:
— А ты был вместе с нами, когда мы уходили из города?
— Конечно. Доркас, Иолента и я — мы все были с гобой.
Он опять заколебался.
— Значит, мы нашли тебя там?
— Да, разве ты не помнишь?
Он тяжело покачал головой, и я заметил, что в его зубных черных волосах пробивается седина.
— Однажды я проснулся утром и увидел тебя. Я тогда был занят своими мыслями. А потом ты ушел.
— Да, потому что обстоятельства изменились, но мы назначили место встречи. — При воспоминании о том, это я тогда вовсе не собирался сдерживать свое обещание, я ощутил нечто вроде угрызений совести.
— Вот мы и встретились, — вяло проговорил Балдандерс и, видя, что я не удовлетворен таким ответом, прибавил:
— Здесь для меня нет ничего стоящего, кроме доктора Талоса.
— Твоя преданность достойна всяческих похвал, но ты должен был помнить: он сам хотел, чтобы я был с ним, так же как и ты. — Я почувствовал, что не могу сердиться на этого добродушного, туповатого гиганта.
— Мы насобираем денег на юге, построим дом и будем жить, как прежде.
— Мы на севере. Но это не важно. Все правильно. Ведь ваш дом разрушили?
— Сожгли. — Я почти видел языки пламени, вдруг отразившиеся в его глазах. — Жаль, если ты пришел только за тем, чтобы обидеть меня. Я так давно не думаю ни о чем, кроме убежища и работы.
Я оставил его, а сам отправился проверять имущество нашей труппы. Правда, нельзя сказать, чтобы в том была особая необходимость или что я был бы способен обнаружить какую?нибудь недостачу, кроме самой вопиющей. Вокруг Иоленты уже собралась толпа, но доктор Талое отослал Иоленту в шатер и разогнал народ. Спустя мгновение до меня из палатки донесся смачный удар трости по пышной плоти, потом оттуда появился доктор, ухмыляющийся, но все еще разгневанный.
— Она не виновата, — заметил я. — Вы же знаете, что все дело в ее внешности.
— Ее внешность слишком вызывающа. Куда как слишком. Знаешь, что мне в тебе особенно нравится, сьер Северьян? То, что ты предпочел Доркас. Кстати, где она? Ты ее уже видел?
— Предупреждаю, доктор. Не вздумайте тронуть ее хотя бы пальцем.
— Да что ты, мне это и в голову не придет. Я просто боюсь, как бы она не заблудилась.
Его искреннее возмущение убедило меня.
— Мы едва успели немного поговорить. Она пошла за водой.
— Какая отважная, — бросил он и, заметив, что я удивился, прибавил:
— Доркас боится воды. Ты не мог этого не заметить. Она вовсе не неряха, но всегда выбирает для купания самое мелкое место, где вода от силы по колено, а когда нам случается проходить по мосту, она обычно держится за Иоленту и дрожит от страха.
В это время вернулась Доркас, поэтому, даже если доктор и говорил что?то еще, я его не слышал. Утром, при встрече, мы только улыбались и робко касались друг друга руками. Теперь она поставила на землю свою ношу и устремила на меня пламенный взгляд.
— Я так скучала по тебе, — прозвучал ее голос. — И чувствовала себя совсем одинокой.
Я рассмеялся при мысли, что кто?то мог по мне скучать, и приподнял край плаща.
— Неужели ты скучала вот по этому?
— Ты говоришь о Смерти? Нет, я скучала по тебе. — Она завладела краем плаща и потянула меня за собой к веренице тополей, образующей одну из стен Зеленой Комнаты. — Я нашла скамейку — там, где грядки с травами. Пойдем со мной. Они уже так давно обходились без тебя, что потерпят еще немного. А Иолента, когда выйдет, сама найдет воду. Это для нее.
Как только мы вышли за пределы поляны, где жонглеры бросали в воздух свои ножи, а акробаты — своих детей, нас окутала тишина садов.
Сады Обители Абсолюта — наверное, самый большой участок земли, возделанный единственно с целью созидания красоты, не считая, разумеется, тех диких мест — садов Творца, — которые культивируются садовниками, невидимыми человеческому глазу. Живые изгороди смыкались, оставляя между собой узкие проходы. Мы вошли в рощу благоухающих деревьев, чьи белые цветы навеяли на меня грустные воспоминания о сливовой роще, в которую затащили нас с Ионой преторианцы, хотя те плодовые сажались только для красоты, а эти, похоже, для того, чтобы собирать урожай. Доркас сорвала густую кисть и воткнула ее в свои волосы цвета бледного золота.
За фруктовым садом начинался огород, такой старый, что о нем, наверное, все позабыли, кроме тех, кто за ним ухаживал. Каменная скамья когда?то была украшена резьбой в виде человеческих лиц, но их черты стерлись и стали почти неразличимыми. Там было только несколько клумб с самыми простенькими цветами, а все остальное пространство занимали грядки с благоухающими пряными травами: розмарином, мятой, базиликом, рутой, ангеликой. После бессчетных лет неустанного труда местная почва стала темной, как шоколад.