В «такие минуты чувство времени теряется. Я хорошо помню, как они нападали, а я яростно отбивался, но теперь мне кажется, что все это произошло в одно мгновение. Вот рухнули двое, пятеро, целый десяток. Вода вокруг меня казалась черной от крови в мертвенном свете, а они все наступали. Я почувствовал удар по плечу, подобный удару кулака великана. «Терминус Эст» выскользнул из руки, и на меня навалилась груда тел, пока под ее тяжестью я не ушел с головой под воду. В плечо, как два кинжала, вонзились клыки врага, но, я думаю, он слишком боялся утонуть, и не мог драться под водой, как на суше. Я воткнул пальцы в его широкие ноздри и свернул ему шею, хотя она была куда прочнее, чем человеческая.
Я ушел бы от них, если б мог задержать дыхание настолько, чтобы проплыть под водой до выхода. Обезьянолюди потеряли меня из виду, но мои легкие уже разрывались, и мне удалось проплыть по течению совсем немного. Я поднял голову над поверхностью воды. В то же мгновение они снова набросились на меня.
Без сомнения, для каждого наступает минута, когда он, по всем законам, должен умереть. Так вот для меня это был тот самый миг. Всю жизнь, отпущенную мне сверх этой минуты, я расцениваю как незаслуженный дар.
Я лишился оружия, правая рука кровоточила и онемела. Теперь обезьянолюди осмелели. Это дало мне шанс выиграть еще несколько мгновений жизни, ибо, стремясь прикончить меня, они сбились в такую кучу, что мешали друг другу. Я ударил одного ногой в лицо. Второй вцепился в мой сапог. В тот же миг брызнула искра синего пламени. Не знаю, что мною руководило — инстинкт или озарение, — но я схватил ее. В руке я держал Коготь.
Он словно вобрал в себя весь мертвенный свет и окрасил его цветом жизни; он изливал поток чистого сапфирового сияния, наполнившего пещеру. Обезьянолюди вдруг отпрянули прочь, будто услышали удар грома, а я поднял камень высоко над головой. Чего я ожидал, на что надеялся (если я еще мог на что?то надеяться), я теперь и сам не знаю.
Случилось невероятное. Обезьянолюди не бросились наутек, вопя от ужаса, и не возобновили нападения. Они стали медленно приближаться, пока первый не оказался в нескольких шагах от меня, потом опустились на четвереньки, касаясь лицом пола. Было совсем тихо — точно я только что вошел в пещеру. Я слышал лишь плеск воды, но теперь видел все — от серебряных штабелей рядом со мной до разрушенной стены в самом конце пещеры, по которой, как пятна бледного света, спустились ко мне обезьянолюди.
Я стал пятиться назад. Обезьянолюди смотрели на меня, и лица их были человеческими лицами. И тогда я понял, откуда эти звериные клыки, огромные круглые глаза, плоские уши. Зоны и зоны борьбы за жизнь во мраке подземелий — вот что это было. Мудрецы говорят, когда?то мы были обезьянами и резвились в лесах, поглощенных затем пустынями.
И так давно это было, что в нашем языке не сохранилось названия этим лесам и пустыням. Старики снова становятся детьми, когда прожитые годы затуманивают их разум. Разве не может случиться так, что человечество, подобно старику, вернется в свое забытое детство, если умрет старое солнце и нам придется сражаться с сородичем за кость в темноте? Я видел перед собой наше будущее — по крайней мере, возможное — и сожалел о тех, кто одерживал победу в подземных схватках больше, чем о тех, кто пролил их кровь нынешней бесконечной ночью.
Итак, я сделал шаг назад, потом другой — никто из них не пытался «препятствовать мне. И тут я вспомнил о «Терминус Эст». Я клял бы себя всю жизнь, если бы оставил меч даже ради спасения собственной жизни в самой жестокой битве. Выйти отсюда безоружным — нет, этого я не мог вынести. Я начал осторожно продвигаться вперед, надеясь в сиянии Когтя заметить отблеск клинка.
При моем движении лица странных уродливых людей просветлели. По их выражению я понял: они надеются, что я останусь с ними, и Коготь с его синим сиянием тоже останется с ними навсегда. Сколь ужасным все это кажется теперь, когда я вывожу слова на бумаге, но тогда я не испытывал никакого ужаса. Несмотря на их звериный облик, на каждом лице я узрел выражение благоговения и подумал тогда (да и теперь так думаю), что если эти люди подземных городов Урса в чем?то и уступают нам, то во многом другом они, наделенные благодатью животного простодушия, лучше, чем мы.
Я шарил взглядом по всему ручью, от берега до берега, но ничего не видел, хотя мне казалось, что Коготь разгорается все ярче и ярче, пока, наконец, каждый острый выступ на своде пещеры не стал отбрасывать четкую угольно?черную тень. В конце концов я крикнул скорчившимся фигурам:
— Мой меч… Где мой меч? Кто из вас взял его?
Мне не пришло бы в голову заговорить с ними, если бы я не был вне себя от страха потерять меч, но, казалось, меня поняли. Они начали что?то бормотать друг другу и, не поднимаясь, показывать мне жестами, что не собираются больше нападать на меня. Многие протягивали свои дубинки и копья с костяными наконечниками.
Потом, заглушая журчание воды и бормотание обезьянолюдей, послышался новый звук, и в мгновение ока все затихли. Если бы великан?людоед вгрызался в самое основание мира, скрежет его зубов не отличался бы от этого звука. Русло ручья под моими ногами задрожало, а вода, такая прозрачная прежде, замутилась от ила, будто по ней пролегла дымчатая лента. Далеко внизу кто?то шагнул — так могла бы тронуться с места башня в Судный День, когда, как сказано, все города Урса двинутся в путь, чтобы встретить восход Нового Солнца.