И пытки кейлонгской инквизиции по сравнению с ним казались не самым худшим времяпровождением.
Шеренизовые каменные мешки, также известные, как Слезы Наутики, Отчаяние Магов или просто душилки, были печально знамениты. Слава о них, приглушенная, но от этого еще более зловещая, гремела достаточно, чтобы душилки использовались скорее как орудие устрашения, нежели по прямому назначению. И существование подобного орудия было не последней из причин, по которым даже ди Эверо не решался серьезно раздражать всегда таких спокойных и устойчивых магов земли.
Тюремные камеры из цельного камня были не так уж ужасны: сравнительно просторные, сухие, с приличным освещением и вентиляцией. У них был лишь один недостаток: пористый материал, из которого в этих покоях были сделаны не только пол и стены, но даже мебель, поглощали магию. Нет, не так. Он впитывал магию. Он вытягивал ее из любого объекта, оказавшегося в поле действия, присасывался, точно пиявка, к любому источнику экстрасенсорной энергии и тянул, тянул, тянул силу вместе с воспоминаниями, эмоциями, волей — любой психической субстанцией, которая окажется достаточно тесно связана с магической силой. Человек, не обладающий даже зачатками дара, и не заметил бы, что с окружающими его стенами что?то не в порядке. Тот же, кто имел магический талант, но не знал, как им пользоваться, провел бы наполненную кошмарами и бредом ночь и наутро проснулся бы, навсегда лишенный своих латентных способностей, но, за исключением этого, не пострадавший.
Тренированный маг, для которого искусство стало частью жизни и личности, мучился бы много дольше, пока в конце концов от него осталась бы только лишенная разума оболочка.
Именно поэтому душилки никогда не использовались для содержания заключенных, чья магическая степень была ниже адепта. Маг, обладающий одновременно и достаточной мощью, и достаточным искусством в ее применении, мог сплести и поддерживать сложную конструкцию, которая бы «защищала» его сознание. Разумеется, ни о каком побеге тут уже речь не шла. Все усилия уходили на то, чтобы отстоять собственные магические способности или хотя бы разум, а любое заклинание, вышедшее за пределы защитного кокона, все равно мгновенно пожиралось.
Конечно, случались и судебные ошибки. За долгие столетия в душилку попадали люди, недостаточно сильные, недостаточно умелые, недостаточно упрямые — или просто «недостаточно». Так вошла в легенды Наутика Нарунг Загубленная, собственным безумием доказавшая свою неспособность совершить преступление, в котором ее обвиняли. Пример, прямо скажем, отнюдь не наполнявший уверенностью и вдохновением.
Возможно, еще и потому, что на горизонте всегда маячила такая угроза, прибегать к ней старались по возможности реже. Ну по крайней мере, в последние пару столетий. Почти всегда задержанный маг (а речь в данном случае шла об очень могущественных, высокопоставленных и чаще всего весьма высокорожденных магах) предпочитал поклясться на своей собственной стихии в том, что он не притронется к силе. Даже если оставить вопросы чести в стороне, нарушить подобную клятву, данную в соответствии с древним Ритуалом и в присутствии трех свидетелей, было совершенно немыслимо. Стихии не любили людей нетвердых. С теми, кто пытался обманом уйти от исполнения своих торжественно данных обещаний, по слухам, вскоре случались самые… странные несчастные случаи.
То, что его, магистра воздуха, мастера ветров всего Лаэссэ, члена Совета — и лэрда клана сокола, стихии их всех побери! — собирались засунуть в Отчаяние Магов, не предоставив даже выбора, было совершенно диким, по временам трехлетней давности просто невозможным нарушением процедуры. То, что это делали, не выдвинув никаких обвинений просто из предосторожности и для того, чтобы начать многоходовую дипломатическую игру, было перебором даже по временам нынешним. Тэйон еще цедил сквозь зубы свой вопрос, а разум его уже прокручивал возможности. Первый, инстинктивный порыв — сообщить Таш! — был задавлен в зародыше. Даже в своем обычном состоянии он не сумел бы пробиться сквозь ментальную блокаду магистра стихии духа, а теперь такая попытка лишь выдаст, насколько он на самом деле слаб. Нет, нужно было держаться с высокомерным презрением, перевести все происходящее на личный уровень. Лаэссэйский нобиль позволил себе усомниться в слове халиссийского лэрда. Ни больше, но и ни меньше.
Однако у его конвоиров, похоже, было свое мнение по поводу того, как будут развиваться события. И доблестный гвардеец не имел ни малейшего желания спорить с магом, несколько дней назад обезглавившим на дуэли стража юго?запада. Тэйон так и не уловил момента, когда был подан сигнал, но не успел он послать команду кольцу или креслу, как лаэссэйцы атаковали.
Момент был рассчитан великолепно. Маги ударили одновременно из диагональных позиций. Магистр земли взнуздал стихию, которая здесь, в подземелье, и без того была на его стороне, а второй волшебник направил оглушающий импульс, призванный мгновенно выключить сознание противника. Это был бы безупречный маневр, если бы нанесенные удары не оказались слишком сильны: минимум щитов, который Тэйон способен был поддерживать в своем ослабленном состоянии, оказался в буквальном смысле сметен, и излишек силы рикошетом ударил по перестаравшимся волшебникам.