— В кафе на окраине.
— После драки, в которую нас с сестрой втянула местная банда. И олигарх признал нас невиновными. Можно рассчитывать на справедливость — плюс в пользу Денора. В то же время дискриминация налицо, раз люди делятся на олигархов и всех прочих — это уже минус.
В то же время дискриминация налицо, раз люди делятся на олигархов и всех прочих — это уже минус. Если б я пожил на Хальцеоле подольше, я бы высказался определенней.
— Да ты прагматик с головы до пят! — Феспис осуждающе скривился. — Ты никогда не пойдешь с толпой что?нибудь штурмовать!
— Конечно, не пойду. Если толпа отправилась что?нибудь штурмовать — это значит, кто?то ее обработал и завел, а я не люблю играть в чужие игры.
— Прагматик, — повторил хальцеолиец. — И под началом у такого типа я работаю!
— Хочешь уволиться?
— Не хочу. Гм… А если бы ты убедился, что новый порядок вещей во всем противоположен твоему идеалу — никакого свободомыслия, никакой справедливости и благополучия. И деваться некуда — ну нет возможности эмигрировать! Тогда бы ты не взялся за оружие?
Норберт немного подумал.
— Наверное, взялся бы. Но с умом. Я не стал бы действовать, как ваши террористы на Хальцеоле.
— А как бы ты стал действовать? — не отставал Феспис.
— По обстоятельствам. Послушай… — Он решил, что пора перехватить инициативу. — Ты всерьез готов забросить на Денор водородную бомбу? Ведь погибнут не только олигархи, которых ты не любишь, а масса рядовых денорцев. Помнишь, мы видели двоих в космопорте? Такие же люди, как мы с тобой. Ты стал бы их убивать?
— Норберт, я просто говорю о том, чтобы забросить туда бомбу! — Хальцеолиец беспокойно заерзал на вращающемся стуле без спинки. — Теоретически, понимаешь?
— Забросить бомбу — значит убить людей.
— Ты все упрощаешь! — Феспис вскочил.
Стул — бархатистая черная окружность на тонкой металлической ножке — тут же исчез, провалившись в пол; с тихим щелчком встала на место плита, прикрывающая сверху нишу. В центральном зале вся мебель была такая, «Антираспад» не сразу с ней освоился.
— Вот чертовщина, — выразил свое недовольство хальцеолиец. — Теперь опять его вытаскивай… — Он наступил на красный кружок, нарисованный в углу плиты, — та сдвинулась в сторону, и стул вырос, как гриб.
— Нажми два раза, — посоветовал Норберт, — тогда зафиксируешь.
— Эти древние изобретатели были такие же технократы, как ты! Я не хочу убивать людей, ты напрасно так подумал. Я рассуждал о возможностях. Дилемма, о которой ты сказал, существует. Нет, в реальной жизни я не стал бы убивать, я не тот человек. — Феспис вздохнул, не то с раскаянием, не то с сожалением. — Я ведь не присоединился к террористам, хотя мог бы, а пошел работать в вашу фирму!
Его болтовня насчет бомбы заставила Норберта призадуматься. В следующий раз Норберт и Илси отправились на Лидону. Стоило там кое?что сделать.
…Столица Лидоны, Арела, располагалась на равнине, несколько тысячелетий назад оживленной только гигантскими белыми кактусами и невысокими скалами. Норберт когда?то видел стереокартинку: пронизанная солнцем даль, на большом расстоянии друг от друга торчат, отбрасывая четкие тени, лиловые камни и устремленные ввысь колючие растения. С появлением на планете первых поселенцев кактусы исчезли — зачахли от соседства с людьми. А их сок оказался ценным фармакологическим сырьем; то, что семена они давали не чаще одного раза в три?четыре сотни лет, обнаружилось слишком поздно. Теперь вымерший белый кактус был символом лидонского Общества Охраны Дикой Природы. Зато скалы остались на месте. В них прорубили арки, а иные выдолбили внутри, превратив в оболочку для благоустроенных зданий.
Норберт и Илси смотрели на Арелу сверху: широкие улицы, обилие транспорта, поднятые на мощных опорах автомобильные и пешеходные мосты.
Среди бескрайнего океана крыш попадались то прозрачные купола (внутри голубое — бассейны?), то зазубренные верхушки вписавшихся в городской ландшафт скал.
— Похоже на Соледад? — спросила Илси.
В Соледаде она никогда не бывала, хотя ее часто приглашали в гости родственники по материнской линии. Но если об этом заходила речь, Лионелла заявляла, что «наша Илси для путешествий слабенькая, ей надо сидеть дома, а то она заболеет». Норберт скривился, вспомнив тетку, и ответил:
— Не похоже. Идем на посадку.
Сели за чертой столицы: у магнитоплана был валенийский регистрационный номер, и, если здешняя полиция пожелает узнать, каким образом эта машина очутилась на Лидоне, им долго придется подыскивать правдоподобное объяснение. Набросив сверху маскировочную сетку, углубились в заросли кустарника. Перед глазами маячили ветки с мелкими яркими листочками и двухдюймовыми шипами, жарило солнце, на липкой от пота коже горели царапины. Где?то впереди шумели машины. Мучения Норберта усугублялись мыслью, что вовсе не обязательно было так страдать — его убедил в этом пример сестры. Пока он, двигаясь напролом, шаг за шагом отвоевывал у кустарника жизненное пространство, та успела дважды сбегать к шоссе и вернуться обратно, подбадривая: «Нор, уже близко! Еще совсем капельку надо пройти!» Норберт с завистью смотрел, как она проскальзывает меж тесно столпившихся растений, уверенно раздвигая ветви. Попробовал идти сразу вслед за ней — не получилось. «Накоплю полтора миллиона и тоже махну в Тренажер», — решил он, в очередной раз напоровшись на шипы. Наконец впереди мелькнул просвет, вскоре они выбрались на обочину. Оба в спортивных костюмах из сверхпрочной ткани (шипы так и не смогли ее разодрать), в кармане у Илси лежал включенный зонд. Обработав царапины на кистях рук, на лбу и на шее биогелем, Норберт остановил попутную машину. Через полчаса въехали в Арелу.