А вот вам и еще ниточка! За ними ж можно последить…
Увы, Смолин был один-одинешенек и не мог разорваться — а парк даже в нынешнем своем виде был чертовски обширен, так что парни имели массу возможностей убраться оттуда, так и не попавшись ему на глаза. Он добросовестно просидел в машине еще полчаса, но незадачливых налетчиков так и не увидел.
В конце концов плюнул, включил зажигание и принялся медленно выруливать на улицу.
Глава7 АХ, ВЕРНИСАЖ, АХ, ВЕРНИСАЖ…
Сделав энергичный протестующий жест, Смолин решительно сказал:
— И не уговаривай, я за рулем… Газировочку, пожалуй, выпью…
— Стареешь? — усмехнулся Равиль.
— А то ты — нет, — хмыкнул Смолин.
— Я имею в виду, правила соблюдаешь скрупулезно…
— Пожалуй, — сказал Смолин. — Пожалуй что, признак маячащей на горизонте старости — это как раз возросшая тяга к соблюдению правил и законов… Твое здоровье!
Он чокнулся кружкой со швепсом с Равилевой чарочкой с коньячком, и они выпили каждый свое. Посидели, помолчали. Потом Смолин, мечтательно закатив глаза, продекламировал:
— Вот именно, старость… А помнишь, Верещагин, как ты меня по барханам гонял?
— Да ну, не преувеличивай, Абдулла, — в тон ему усмехнулся Равиль. — Какие погони в те детские времена… Ты ко мне сам пришел…
— По повесточке, — уточнил Смолин, ухмыляясь.
— Какая разница? Не было ни погонь, ни перестрелок. Сам пришел…
— Ага. И ты меня посадил.
— А чего же ты хотел, братец? — серьезно сказал Равиль. — Была конкретная статья и конкретные деяния, под нее как нельзя лучше подпадающие…
— Но сейчас-то про эти статьи смешно и вспомнить…
— Но тогда-то они были, Вася… Ты их нарушил, я тебя посадил. Диалектика природы. Сейчас, конечно, можешь позлорадствовать над ментом, проигравшим по большому счету… Злорадствуешь?
— Верь, не верь — ни капельки, — сказал Смолин. — Просто порой обидно, что мы с тобой зря угробили столько времени и нервов. Оказалось ведь — зря…
— А я вот не считаю, что — зря, — упрямо сказал Равиль.
И ты меня посадил.
— А чего же ты хотел, братец? — серьезно сказал Равиль. — Была конкретная статья и конкретные деяния, под нее как нельзя лучше подпадающие…
— Но сейчас-то про эти статьи смешно и вспомнить…
— Но тогда-то они были, Вася… Ты их нарушил, я тебя посадил. Диалектика природы. Сейчас, конечно, можешь позлорадствовать над ментом, проигравшим по большому счету… Злорадствуешь?
— Верь, не верь — ни капельки, — сказал Смолин. — Просто порой обидно, что мы с тобой зря угробили столько времени и нервов. Оказалось ведь — зря…
— А я вот не считаю, что — зря, — упрямо сказал Равиль.
Бог ты мой, ровнехонько тридцать лет прошло с тех пор, как Вася Смолин сидел перед своим ровесником с комсомольским значочком, крайне неприязненно на него взиравшим. Правильным комсомольцем был товарищ лейтенант Латыпов, убежденным… и ментом, между прочим, правильным, не дешевым и не пакостным. Лично к нему Смолин никогда ни малейшей неприязни не испытывал. Вот только с тех пор много воды утекло, бывший комсомолец выше подполковника не вскарабкался и был, по достоверным слухам, с превеликой радостью выпихнут на пенсию, едва выслужил положенный стаж, как раз оттого, что плохо вписывался в новые веяния. И раздался, и полысел малость, и пашет себе в своем невеликом охранном агентстве, звезд с неба не хватая и капиталов не накопивши. Не бог весть что. По большому счету, подумал Смолин, это не я выиграл, а мы оба проиграли, пожалуй Равиль, конечно, испытал нечто напоминающее крах идеалов — ведь многие статьи УК, за соблюдением коих он следил ревностно, прахом улетучились, а разве это не проигрыш? Но и я, раб божий, обшитый кожей, не могу особыми триумфами похвастаться. Пашу себе помаленечку, законы нарушая умеренно, не попадаясь более, а разве это победа? Это все как-то по-другому называется, то, что с нами обоими произошло…
— Что загрустил? — спросил Равиль.
— Да так, — сказал Смолин. — Вспомнил, какие мы были молодые и дурные… У тебя жена-дети как, все нормально?
— Да без хлопот. А у тебя?
— Дочка — красавица, — сказал Смолин. — Внучка очаровательная.
— У меня — две.
— Полная и законченная икебана, — сказал Смолин. — Теперь нам с тобой самое время обсудить боли в суставах и колотье в спине, а? Будем полное и законченное старичье… Равиль…
— А?
— Узнал чего-нибудь?
— Насчет чего?
— Не дуркуй. Насчет кого.
На лице отставного следака обозначилась не то чтобы мука или тоска, но определенные признаки легкого душевного раздрая. Что подозрения Смолина только подтверждало…
— Ну скажи ты по-честному, а? — попросил Смолин мягко. — Я понимаю: честь мундира, каста и все такое прочее. Я тебя, мусор старый, между прочим, давно и всерьез уважаю как раз за то, что тебе сейчас больно. Серьезно. Правильный вор всегда уважает правильного мента… я, правда, по понятиям не вор в прекрасно нам обоим знакомом смысле этого слова, а ты давно на пенсии, но какая разница? И только не трынди ты мне, пожалуйста, будто считаешь, что оборотень в погонах — это тоже каста. Сука это, а не каста… Я не прав?
Равиль смотрел в пол, хмуря лоб.
— Крепко допекло? — спросил он, не поднимая глаз.
— Да не то чтобы очень, — сказал Смолин. — Но очень важно знать. Ты только кивни, я сам все пойму, я вроде умный… Майор Летягин — оборотень позорный, который за бабки со стороны заказ возьмет и не поморщится… А?