Потеряв всякий интерес к происходящему, Смолин снял плюшевый канатик, закрывавший узкий проход за витрины и направился в задние помещения, на ходу переключая оба мобильника на «беззвучку». Смешно, но ему до сих пор порой казалось, что в воздухе витает сытно-теплый аромат свежесваренных пельменей, чего, конечно, быть не могло, учитывая дюжину ремонтов-перестроек помещения…
Отперев свой кабинетик, он плюхнулся в кресло, предназначавшееся для посетителей и вытащил сигареты. Вот здесь , в трех шкафах, в столе, а то и просто разложенные-расставленные-висящие, таились вещички поинтереснее, и, разумеется, подороже, предназначенные уже людям отнюдь не случайным… Холоднячок стоял охапкою (тот, что попроще), висел на стене (тот, что поинтереснее), рядочком лежала полудюжина серебряных портсигаров (ничего особенного, но всё ж не шлак ), бронзовые статуэтки табунком сбились на столе, коробка с рыжьем выглядывала уголком из-под кучи выцветших бумаг и всё такое прочее… Вот это уже были бабки …
Над дверью вспыхнула, налилась алым маленькая круглая лампочка — это Гоша даванул неприметную кнопочку, имевшуюся под прилавком. Означать это могло что угодно, но обычно — досадные пустяки, а не жуткие невзгоды, так что Смолин неторопливо поднялся и направился к дверям. Так уж повелось, что разбойных налетов на антикварные магазины, в общем, не бывает, криминальные неожиданности, как правило, двух видов: либо попытаются спереть что-то темной ночью, из безлюдного заведения, либо, что гораздо чаще, юная шпана сопрет какую-нибудь компактную мелочовку из наличествующей в «свободном доступе» (причем, что характерно, эти уроды сплошь и рядом отправляются продавать добычу в какой-нибудь другой антикварный магазинчик, не подозревая, что в этом веселом бизнесе все друг друга знают, все повязаны одной веревочкой, и в случае любой кражи моментально последует перезвон…)
Смолин вышел за прилавок. Лоха с «серебряным уникумом» уже не наблюдалось, зато перед Гошей стояла пожилая фемина раннего пенсионного возраста.
Лоха с «серебряным уникумом» уже не наблюдалось, зато перед Гошей стояла пожилая фемина раннего пенсионного возраста. Физиономия у нее была улыбчивая, открытая, интеллигентная, располагающая к себе за километр — этакая училка на пенсии, былая любимица детворы, а перед ней на прилавке…
А перед ней на прилавке красовался «лысый» — то бишь орден Ленина, родной , как Смолин моментально определил наметанным глазом, практически в идеале….
— Ну, и что тут у нас? — громко спросил Смолин, лучезарно улыбаясь посетительнице.
Сияя не менее лучезарной улыбкой — идеал вежливого продавца, — Гоша столь же громко сообщил:
— Да вот, Василий Яковлевич, гражданочка орден продает…
— От старика остался, — сообщила помянутая гражданочка, внося свою лепту лучезарной улыбки (простодушной — спасу нет!). — Пенсия, сами знаете, какая, вот я и хочу…
— Продать? — улыбнулся Смолин еще шире.
— Продать.
— Нам?
— Ну конечно. У вас, я слышала, магазин приличный, не обманете. Боязно предлагать с рук кому попало…
Взяв тяжеленький орден (золота изрядно, да и платиновый профиль вождя неплохо весит), Смолин перевернул его, беглым взглядом окинул номер. Знакомый номер. Пожал плечами (разумеется, мысленно) — дети малые, никакой фантазии…
— Настоящий орденок-то? — спросил Смолин, старательно окая.
— Кончено, у меня и документ есть…
— Да разумеется, — сказал Смолин с бесстрастным выражением лица. — Это антинародные реформы, вызвавшие обнищание трудящегося человека… Чубайс там, ваучеры и все такое… Голубушка, мы с этим милым молодым человеком похожи на идиотов?
Орден Ленина
— Да что вы! — все так же лучезарно улыбаясь, воскликнула «голубушка» (ах, какой простенький у нее оставался при этом вид!). — Ничуть даже не похожи…
— То-то и оно, жертва вы наша антинародной перестройки, — сказал Смолин. — Вроде бы, смею думать, не похожи… Только законченный идиот, несчастная вы наша вдовушка, за собственные приличные денежки себе прикупает сплошные неприятности. Понятно?
— Не совсем…
— Есть, мамаша, такая скучная книга, — сказал Смолин. — Зовется она кратко — Уголовный кодекс. Так вот там, что характерно, как раз и прописано черным по белому, что сбыт государственных наград не только Российской Федерации, но и СССР — явление уголовное и безусловно подлежащее. И наказаньица-то, родная, значатся сурьезные… Для тебя первой. Для нас, впрочем, тоже…
— Но орден же не краденый! — произнесла визитерша, сохраняя на лице все ту же величайшую наивность и несказанную благостность. — Я продала, вы купили, при чем тут кодекс? Я ж не пойду потом на вас заявлять…
— У меня и вот этого молодого человека есть один бзик, — сказал Смолин. — Мы — граждане ужасно законопослушные и Уголовный кодекс, следуя заветам товарища О. Бендера, чтим свято! — Ему было скучно, нисколечко не хотелось продолжать спектакль. — А потому, родная, как выйдешь за дверь, ступай…
И он парочкой замысловатых фраз, чрезвычайно смачно и умело обозначил сразу несколько насквозь нецензурных азимутов, по которым гостье предлагалось следовать.
— А потому, родная, как выйдешь за дверь, ступай…