— Я, надеюсь, в кадр не попал? — предусмотрительно поинтересовался Смолин, возвращаясь в текущую действительность.
— Я ж обещала…
— Ну, смотрите…
— Василий Яковлевич, вы что, такой пугливый? Все время — об этом не говорите, этого не снимайте…
— Я не пугливый, — сказал Смолин. — Я просто предусмотрительный. Коммерция у меня такая…
— Но вот сейчас все было честно? Человек продал вещи и получил деньги…
— Ну разумеется, — сказал Смолин. — Только если вы полагаете, что дедок будет эту сумму вносить в налоговую декларацию, то глубоко ошибаетесь…
— Ах да, вот оно что…
— Ну да. Вот вам и криминал. Незадекларированные доходы, неуплата налогов в крупных размерах…
— Начинаю понимать…
— Между прочим, на Западе то же самое. Сплошь и рядом. Там тоже не любят светить коллекции, равно как и уведомлять налоговое управление о всяких интересных сделках.
Точно вам говорю, плавали — знаем… — он всмотрелся, подвел машину к тротуару и выключил мотор. — Инга, посидите пару минуток, я быстро…
Анжелика его быстро заметила, остановилась, когда он еще не подошел вплотную, посмотрела, надо признать, без всякой родственной теплоты, с вежливым равнодушием — хорошо еще, без особых отрицательных эмоций. Двухлетнее дите в легком комбинезончике с разноцветными грибами-ягодами и вовсе на Смолина не обратило внимания: стояло себе, цепляясь за мамину сумку на длинном ремешке, самозабвенно сосало шоколадный батончик и безмятежно взирало вокруг, не выделяя Смолина посреди остального мира.
Лично ему никогда не нравилось это имя — Анжелика, это уже была чисто Лидочкина инициатива, уломала она его в конце концов согласно моде той осени: тогда в Шантарске массу новорожденных малышек записали как раз Анжеликами (по экранам тогда вновь разгуливала златовласая маркиза, которую судьба то окунала очаровательной мордашкой в помои, то вздымала в чертоги).
— Здравствуй, — сказал Смолин.
— Здравствуй… — сказала Анжелика.
(У него осталось стойкое впечатление, что она вовремя замолчала, чуть не продолжила «…те». Ну, ничего удивительного, собственно…)
— Как жизнь?
— Нормально.
— С мужем всё путем?
— Ага.
— А мать как?
— Да нормально… Давление скачет иногда…
— А внук, вижу, подрос…
— Внучка, — сказала Анжелика без всяких эмоций. — Ты и забыл…
— Ах ты, черт… — с некоторой пристыженностью сказал Смолин. — Замотался…
— Дела?
— Ага.
— Всё те же?
— А какие ж у меня еще?
— Понятно… — она покосилась на джип, Ингу, конечно же, зафиксировала, но комментировать никак не стала — вероятнее всего, ей и вправду было все равно.
Молчание. Неловкость ощущалась прямо-таки гнетущая. Смолин, как ни старался, не мог обнаружить в себе каких-то особенных чувств, тех, каким полагалось тепло и лирично зашевелиться в душе, когда перед тобой стоят родная дочь и, соответственно, родная внучка. Перед ним стояла совершенно незнакомая симпатичная молодая женщина — в которой он не усматривал ни малейшего сходства с собой (вот с Лидочкой — да), которую за последние четверть века видел хорошо если десяток раз, и то мимолетно. А уж дитё (забыл, как ее зовут, запамятовал напрочь) и вовсе было чужим — карапузик как карапузик, и не более того.
Даже финальной реплики, позволившей бы уйти элегантно , что-то не подворачивалось. Мысли, пометавшись, свернули в привычную бытовую колею, он достал бумажник, не глядя, выдернул всё из того отделения, где лежали сложенные пополам тысячерублевки, решительно протянул дочери:
— Мало ли что… Малышке понадобится…
— Да зачем… — сказала Анжелика и без радости, и без особого протеста.
— Пригодится-пригодится, — сказал Смолин и опустил деньги в приоткрытую сумку, а следом и визитку. — Звони, если что.
— Ладно.
— Ну, пока…
— Пока…
Он с превеликим облегчением развернулся на каблуках, сел за руль, не торопясь включать зажигание.
— Ну, пока…
— Пока…
Он с превеликим облегчением развернулся на каблуках, сел за руль, не торопясь включать зажигание. Анжелика прошла мимо, все же бросив на Ингу быстрый любопытный взгляд — как любая женщина на ее месте. Скоро она исчезла и из зеркальца заднего вида.
Инга осторожным тоном произнесла:
— Вы не подумайте, я в вашу жизнь не лезу… Это что, ваша бывшая ?
— Это моя дочь и моя внучка, — сказал Смолин без особых эмоций. — Вот такой я старый…
— Вы с ней что, поссорились?
— Почему вы так решили?
— Как-то вы общались… наспех и холодно.
— Чужие люди, — сказал Смолин, усмехаясь насколько мог беззаботнее. — Да-авненько развелись… черт, в том году будет тридцать лет, юбилей. Надо же, как времечко свистит…
В глазах Инги пылало нечто вроде профессионального интереса:
— Вы говорили, что антиквариатом занимались лет чуть ли не с двадцати, я помню… Она что, не разделяла ваших интересов?
— Можно и так сказать, — медленно произнес Смолин без тени горечи, даже весело. — Она у меня была очень идейная и правильная в отличие от меня. Когда мне влепили первый условный, был жуткий скандал с идеологическим подтекстом, а если учесть, что года не прошло, как я залетел вторично и на сей раз отхватил два годика уже не условных…
— Вы что, сидели?
Особенного ужаса в ее голосе не было — одно щенячье любопытство. Удивишь кого-то в России-матушке зоновским прошлым, как же. Особенно нынешнюю шуструю молодежь, насмотревшуюся сериалов типа «Леди на зоне»…