Ожидания Казакова не сбылись, да оно и к лучшему. Возникло слишком много дел и забот, среди которых присутствие на свадьбе Беренгарии занимало место не принципиальное. Мадам Элеонора, как обычно, взявшая дело в свои твердые руки, после краткого совета с Папой Климентом назначила венчание на двенадцатое число октября месяца или на день святого Серафима.
Подавленный Ричард противоречить не осмелился, да, наверное, и не видел в этом смысла.
Подавленный Ричард противоречить не осмелился, да, наверное, и не видел в этом смысла. Беренгария же, наоборот, приняла решение королевы-матери со сдержанной радостью, ибо понимала, что просрочка смерти подобна.
Однако встречу принцессы с «возлюбленной матушкой» предваряли несколько незаметных, но немаловажных событий, сыгравших определенную роль в судьбе как венценосцев, так и особ, занимавших куда более низкое положение.
…После странной беседы в монастырских стенах, проходившей при участии Рено де Шатильона, Транкавеля-младшего, новопосвященного сицилийского рыцаря и многотаинственного мессира де Гонтара, Казаков чувствовал себя на удивление уверенно. Конечно, присутствие Гонтара несколько смущало, но потом, когда Казаков подошел к Рено спросить, какого хрена здесь понадобилось этому старому пижону, бургундец только усмехнулся недобро.
— Видите ли, Серж, господин де Гонтар… как бы вам сказать? Не совсем человек.
— Вернее, совсем не человек, — безапелляционно выдал Казаков. Рено не удивился:
— Я предполагал, что вы могли с ним встречаться раньше. Гонтар всегда клюет на все новое и необычное. Любопытно, о чем вы говорили? Небось стращал?
— Да нет, — пожал плечами Сергей. — Объяснил свою природу, посоветовал уверовать в Господа Бога и в него, а потом сказал, что встретится со мной, только когда я проникнусь здешними нравами. Сами видели — обещание не сдержал.
— Так он не к вам приходил, — снисходительно пояснил Рено, не уточнив, однако, к кому именно. — Серж, вы его боитесь? Только честно?
— Пожалуй, что да, — согласился Казаков. — Понимаете, Райнольд, Гонтар не выглядит страшным и не делает ничего жуткого. Никому не режет головы, не подговаривает сыпануть яда королеве в бокал, и не тычет вам вилы в бок, засовывая в котел с кипящим маслом. Он непонятен, поэтому я его… не то, чтобы побаиваюсь, а опасаюсь. Он ведь совершенно не такой, какими инфернальные силы представляются в легендах и сказках.
— Больше сказки слушайте, — понимающе хмыкнул Рено. — Правильно, кстати, делаете, что боитесь. С этим господином следует держать ухо востро.
— Да уж, видел я, как вы с ним общаетесь. Со стороны посмотреть — закадычные друзья, и впечатление такое, что в компании верховодите вы.
— А я не воспринимаю его всерьез, — просто ответил Шатильон. — Когда нужно, использую его возможности. Господь поступил на редкость дальновидно, подарив человеку свободу воли. Безусловно, ваша воля может подвергаться сторонним влияниям, но, если вы человек твердый, всегда держитесь только своего разумения. Не внимая никаким нашептываниям. Гонтар обожает давать советы, но за много лет знакомства с этим… этим существом я привык их выслушивать и поступать прямо противоположно. Использовать свой разум, следовать своим желаниям и своим чувствам. Между прочим, вы могли бы поучиться подобному на ходячем примере.
— Вашем? — недопонял Казаков, Рено же отрицательно помотал головой:
— Хайме. Сынок графа Редэ, с которым вы нынче находитесь в таких контрах из-за юбки. Вы хоть поняли, что этот милейший молодой человек через несколько месяцев может стать наследным принцем Франции?
Как раз это Казаков понимал. В последние дни он на каждом шагу делал для себя новые невероятные открытия. Если можно так выразиться, история предпоследнего десятилетия XII века складывалась из трех, если не больше, слоев.
Если можно так выразиться, история предпоследнего десятилетия XII века складывалась из трех, если не больше, слоев.
На поверхности лежало очевидное — захват сарацинами Иерусалима, Крестовый поход, ссоры королей и все то, что вошло в летописи, а затем и в учебники истории. Глубже начинался пласт событий малоприметных для абсолютного большинства, как современников, так и историков. Подковерные интриги византийского базилевса, перешептывания между людьми, стоящими в мировой истории на втором или третьем плане, действия грозной Конгрегации по чрезвычайным церковным делам, и так далее до бесконечности. Копнуть еще глубже, в тайное тайных — наткнешься на людей, вообще не вошедших ни в какие хроники, или описанных в исторических трактатах крайне односторонне. И в то же время именно эти люди решали судьбы Европы и, удайся их замысел, к эпохе двадцатого века мир выглядел бы абсолютно другим.
— Ходячий пример, — повторил Казаков. — В чем же мне следует подражать этому самоуверенному сопляку?
— Бешеная Семейка, Транкавели, всегда отличалась своеобразием в поступках, — задумчиво сказал Райнольд. — Но никогда не предполагал, что в самый ответственный момент подготовки и завершения плана маркграфа Конрада одно из важнейших действующих лиц, невзирая на строгость папеньки, жесткость старшего брата и обязательства перед своей кровью, бросит все и ударится в погоню за тем слабеньким и зыбким призраком, что именуется у Бертрана де Борна «вечной любовью». Считайте меня старым заплесневелым циником, но ни во что подобное я не верю! Да, существует чувство глубокой привязанности человека к человеку, но поверьте, таковое может быть разбито вдребезги самым незначительным действием — от невинной лжи до сознательного предательства ради спасения собственной шкуры. А в случае с Беренгарией и Хайме мы изволим созерцать прямо-таки сюжет для куртуазного романа в напыщенно-слезливом стиле Кретьена де Труа. Никогда бы не поверил, что такое может быть.