Действительно, дракон. Большой и зубастый. На поверхности лежала огромная, с две бочки, зубастая голова ящера, а полуразрушенный хребет уходил вниз, в плотную красноватую глину. Бертран де Транкавель приказал выкопать все, что можно найти, и вопросительно посмотрел на капеллана. Тот лишь пожал плечами и высказал нелепую гипотезу, что это останки дракона, убитого святым Георгием. Транкавелям эта версия, однако, безумно понравилась, и с тех пор одна целая кость «дракона», весьма похожая на коровью, оставалась в дарохранительнице под часовней. К сожалению, из-за неаккуратности рабочих череп и прочие части скелета рассыпались, но все дети Бертрана набрали себе по пригоршне драконьих зубов.
Необычные находки в Ренн-ле-Шато не считали чем-то экстраординарным. В Разесе всегда что-то находили. Крестьянин начинал строить дом и выкапывал римскую статую, а то и хорошо сохранившийся доспех. Перестраивали сам замок — вдруг обнаруживались запечатанные коридоры, подземелья, о которых давно забыли. Во время правления отца Бертрана де Транкавеля, графа Анри, из земли была поднята готская сокровищница — фунты плохо обработанного золота и драгоценных камней, ржавые мечи, ожерелья, подвески, лунницы с языческими символами и даже небольшой бронзовый идол, изображавший древнего божка в шлеме, с копьем и двумя волками у ног. Кажется, готы называли этого бога Вотаном.
Граф, как и все представители рода Транкавелей, отличавшийся едким чувством юмора, преподнес находку епископу Алье, полагая, что это будет очень остроумно. Тому ничего не оставалось, как принять подарок, а затем втихомолку переплавить богомерзкого кумира на слитки. Все остались довольны.
Ну а к многоразличному волшебству, пронизывающему Разес-Редэ, все местные жители давно привыкли. Никого не удивляло, что в Ренн-ле-Шато полно призраков, от самых безобидных до способных свести с ума, а к бессмертному существу, полтысячелетия шлявшемуся в окрестностях, относились как к самой обыденной вещи наподобие блохастой бродячей шавки, Дикую Охоту, изредка появлявшуюся в горах, боялись, однако знали, как оградить себя от опасности, несомой призрачными рыцарями в необычных доспехах и шлемах. Опасаться следовало не привидений, а людей. Людей, владеющих древними секретами и наследующих загадочные тайны прошлых столетий, оставивших свою печать на каждом камне Ренн-ле-Шато.
Беренгария этому совету не вняла.
Беренгария этому совету не вняла. Она часто раздумывала о том, что в Транкавелях, в каждом из них, заключалась хотя бы частица любовной магии. Им не требовалось делать ничего особенного ради того, чтобы понравиться. Людей невольно тянуло к ним некоей странной силой, которую никак не назовешь демонической. Беренгария очень уважала отцовского оруженосца дона Хуана, испытывала к нему чувство привязанности, но никак не любви. Он был великолепным любовником, сильным, способным защитить мужчиной, куртуазным рыцарем… Но таких сотни и тысячи. А вот найти в человеке нечто особенное, ту самую жемчужину, ради которой ты готова копаться в горке дерьма… У Рамона де Транкавеля имелась такая жемчужина, но, как выяснилось, при внешнем совершенстве испорченная внутренними изъянами. Хайме владел совсем маленьким перлом, однако его жемчуг имел божественную окраску и идеальную форму.
Потому Беренгария после некоторых колебаний согласилась с предложением отца поехать через Пиренеи, погостить летом в Ренн-ле-Шато
Первым же вечером принцесса обманула придворную даму (которая получила от Санчо Мудрого строжайшее указание — после наступления темноты запереть дверь и отваживать любых визитеров, даже Хайме де Транкавеля, буде таковой заявится) и провела самую запоминающуюся ночь в своей пока еще не слишком долгой жизни.
Хайме, неожиданно повзрослевший и за несколько месяцев превратившийся из мальчишки-подростка в худощавого и необычно задумчивого молодого человека, внешней привлекательностью вскоре готового сравниться со старшим братом, а то и превзойти его, ожидал наваррку на соседней галерее, хотя они не уславливались о встрече. После заката столь жестокого в графстве Редэ летнего солнца он, сохраняя непонятное молчание, привел слегка удивленную подругу на самую высокую точку замка — на выступ одного из бастионов, главенствующего даже над центральной башней-донжоном, и помог забраться в широкий проем между двумя зубцами стены.
И там, где сходились земля и небо, а вокруг простирались зеленовато-желтые холмы, вырастающие затем в Пиренейские горы, Беренгария поняла, что полюбила всерьез. Она не заметила, когда порывисто целовавший ее Хайме успел расшнуровать лиф ее длинного платья, а затем и снять его. Сильные, загорелые почти до черноты руки младшего сына Транкавелей ласково скользили по шее и плечам наваррки, нежно стискивали напрягшиеся соски, устремлялись все ниже, легко касались вздрагивавших бедер девушки, и снова начинали безостановочно кружить по ее изгибавшемуся телу, сводя с ума и даря несказанное возбуждение.
Принцесса сама сдернула с Хайме серовато-белую рубашку, нетерпеливо прижавшись к теплой, но казавшейся сделанной из железа, покрытого шелковистой кожей, жилистой груди. Хайме еле слышно застонал, поспешно избавляясь от остальной одежды, наклонился вперед, сжимая замершую от предвкушения Беренгарию в объятиях… и в этот миг она почувствовала, что, кроме них двоих, рядом пребывает некто третий. И этот третий полностью разделяет их чувства.