— Тоже отвергаю, — категорически покачал в воздухе указательным пальцем король. — Вы же знаете, Ангерран, Ричард, увы нам, — вождь. Душевный подъем армии пропадет, коли этот буйнопомешанный не возглавит хотя бы ее часть. Предложение крайне заманчивое, я… я сам думал об этом. Ричард во многом необходим.
— Пока необходим, — любезнейше улыбнулся де Фуа. — И последний совет, если уж вы не приняли два предыдущих. Что вы думаете об острове Кипр?
— Хороший остров, — согласно кивнул Филипп. — Большой, богатый, удобно расположенный.
— Хотите половину?
— Сударь, — Филипп страдальчески поднял глаза на Ангеррана. — Вас матушка в детстве не роняла из колыбели?
— Вполне может статься, сир, — де Фуа расплылся в совсем уж лучезарной улыбке. — Многие мои знакомые именно так и считают. Скорее всего, от зависти.
— Вы удивительный наглец, — усмехнулся толстый король. — Мне, суверену и помазанному монарху Франции, вы запросто предлагаете: «Хотите половину Кипра»? Как будто щедрый граф захудалому барону. Вы теперь на Кипре королем?
— Отнюдь, — замахал руками Ангерран, будто отгоняя муху. — Там правит самозваный император, дальний родственник нынешнего базилевса Византии.
— Знаю, — начал терять терпение Филипп-Август. — Говорите быстрее, мне хочется отправиться в опочивальню.
Ангерран мгновение подумал, а затем выдал:
— Сир, я могу сделать так, чтобы кесарь-самозванец Кипра, за которого точно не заступится Константинополь, крупно оскорбил Ричарда. Разумеется, англосакс бросится в бой. Сил у него достаточно, а поэтому спустя всего несколько дней Кипр перейдет под английское управление. После этого вы получите половину острова, как и указано в договоре о военной добыче. Вам ничего не придется делать, только снова строго блюсти нейтралитет и смотреть, как Львиное Сердце завоевывает вам новый лен.
Филипп-Август помолчал, пожевал губами, глядя не на Ангеррана, а в деревянный потолок каюты королевского нефа, и, вдруг бросив лукавый взгляд на гостя, спросил:
— Ну за это предприятие вы точно у меня что-нибудь попросите?
— Сир! Я ведь, простите, не шлюха из портового лупанария, чтобы пробавляться попрошайничеством, — кажется, не на шутку оскорбился де Фуа. — Просто в подходящее время вы соблаговолите прислушаться к моим словам.
— Ничего за Сицилию, ничего за Кипр… — хмыкнул король Франции. — Кажется, в Средиземноморском и Эгейском архипелагах насчитывается не меньше трех тысяч островов? Три тысячи «ничего»? Вы что, решили заделаться святым бессребреником?
— Кто знает? — многозначительно пожал плечами Ангерран. — Просто я буду впредь рассчитывать на вашу щедрость, сир. Так как насчет владения половиной Кипра?
Филипп встал с кресла, махнул рукой, давая понять Ангеррану, что время разговора вышло, и бросил вслед:
— Я подумаю.
Де Фуа, неплохо зная французского короля, понял — это означало согласие.
* * *
Когда мадам де Борж вернулась с вечерней прогулки, она застала в покоях странноприимного дома самую умилительную картину: мессир Серж, одетый в цвета Наварры, вел с принцессой Беренгарией душеспасительную беседу о схоластике. Только почему-то лиф на платье Беренгарии был зашнурован неправильно, но мадам де Борж решила, что сама ошиблась утром, когда одевала наваррку. Впрочем, нравы при аквитанском дворе оставляли желать лучшего еще со времен папаши Элеоноры Пуату, великого герцога Ренье, а госпожа де Борж находилась в герцогском замке с раннего детства. Так что она вряд ли удивилась бы, приметив за Беренгарией некоторые вольности в отношении с мужчинами.
Камеристка отправилась в соседнюю комнату, не желая мешать разговору молодых людей, который на самом деле оказался весьма занимательным. Казаков и принцесса спорили о православии и католичестве.
Разделение церквей случилось не столь уж давно, всего сто тридцать пять лет назад, когда Папа Римский и Патриарх Константинопольский взаимно отлучили друг друга от церкви, но схизма (или раскол) в духовном мире Раннего Средневековья была одной из самых животрепещущих тем. Казаков, как русский и православный, только воспитанный в конце ХХ века (когда взаимный интердикт был снят в 1967 году при Папе Павле VI), относился к столь давней и непонятной проблеме в достаточной мере наплевательски, о чем и сообщил Беренгарии, только, понятно, в более сглаженных выражениях. Принцесса назвала его воинствующим язычником и принялась объяснять, что к чему.
— Ортодоксальная церковь, — втолковывала Беренгария непонятливому оруженосцу, — не признает вселенскую власть папства, но это еще полбеды, сударь. А как же быть со Святым Духом? Прочитайте-ка соответствующую строку из вашей молитвы «Credo».
Казаков напрягся, вспомнил (причем не без труда) и проговорил на старославянском:
— …И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящаго, иже со Отцем и Сыном споколаняема и сславима, глаголавшего пророки.
Потом попробовал перевести, но получилось выдать только основной смысл. Беренгария, впрочем, уяснила.
— Ваш язык звучит красиво, но непонятно, — покивав, сказала она. — Если вы правильно перевели, то различие действительно только в одном слове, как мне и объясняли монахи из Сантьяго де Компостелла: и в Духа Святого, Господа и Животворящего, от Отца и Сына исходящего .
Казаков начал про себя посмеиваться, ибо он не замечал особой проблемы. Исхождение одного из ликов Святой Троицы только от Отца или еще и от Сына? Какая, в сущности, разница? Он, обычный человек весьма отдаленного будущего, где спорят не о схоластике, а о квантовой теории, новых программах Билла Гейтса или Большом Взрыве, абсолютно не понимал, как можно придавать значение подобным мелочам. И наверняка большинство местных, особенно простецов, твердят молитву на латыни, когда их родной язык, например, английский или норвежский, не понимая ее истинного смысла. Но для человека образованного разница в одном слове представлялась буквально вселенской проблемой.