— Как? — ахнул Казаков. — Пуату?
— Сейчас объясню, — терпеливо сказала Элеонора. — Вы ведь нездешний, не разбираетесь… Вас испугало название моего родного города? Своим собственным леном я могу распоряжаться как угодно и не вижу ничего страшного в том, чтобы заслуживший мое доверие человек носил мое же имя. «Де Пуату» означает «из Пуату», понимаете? Все, услышав, как вы представляетесь, сразу поймут, что вы аквитанец, вдобавок уважаемый великой герцогиней. Это имя могу даровать только я и никто более. Соответственно, ваш мессир Серж, герб будет двучастным — в левом поле герб Пуату, в правом — символ баронов Шательро. Рода де Шательро давно не существует, он прервался пятнадцать лет назад, земли перешли очень отдаленным родственникам, но герб сохранился, и я, как сюзерен, имею право отдать его вам вместе с баронским титулом.
— А какой герб у этих, как их? Шатель…
— Шательро, — сказала Элеонора. — И не у них, а у вас, шевалье. Род древний, еще со времен Карла Великого, а потому изображение незамысловато, как у всех старинных фамилий. Золотой лосось в зеленом поле.
«Как чувствовал… — усмехнулся про себя Казаков, вспоминая свою старую мысль о гербе: золотой рыбий скелетик в зеленом поле, усеянном кучками навоза. — Одному дали белую ворону, другому — золотую рыбку. Стохастика случайностей. Хотя… Начало для карьеры неплохое. И плевать, что я безземельный, наподобие принца Джона. Глядишь, и заработаем».
— Вы довольны? — участливо вопросила королева-мать.
— Благодарю, ваше величество, — Казаков подумал и на всякий случай отбил вовсе не принятый здесь земной поклон, несколько подивив Элеонору. Аквитанка повернулась к Гунтеру с Мишелем:
— А чем вас наградить, мессиры? Ничего на ум не приходит… Господин фон Райхерт, вы и так получили земли в Шотландии и мой перстень, а вот шевалье де Фармеру просто не везет с монаршими наградами. Кинжал от Ричарда — это замечательно, но не слишком щедро. Господин де Фармер, пользуйтесь случаем! Просите. Сегодня я не склонна отказывать. Только умоляю, не нужно глупых куртуазных фраз вроде: «Я жажду лишь вашей благосклонности, мадам». Дела должны вознаграждаться чем-то ощутимым.
— Я… — запнулся смущенный Мишель. — Признаться, мне ничего не нужно. Золота у нас достаточно, после смерти папеньки я унаследую его титул и лен, а и Палестине, глядишь, можно будет взять добычу. У меня все есть, ваше величество. Я только хочу придти в Святую землю и вместе с христианскими королями войти в Иерусалим.
— Вместе с королями? — сдвинула брови Элеонора и просияла: — А это мысль! Хотите, я поговорю с Ричардом и он возьмет вас к себе оруженосцем? Почетная должность при дворе… Хотите?
Мишель промолчал, не зная, что сказать, а Элеонора приняла тишину как знак согласия.
— Вот и замечательно! А теперь прошу меня простить. После всех переживаний мне хочется отдохнуть. Разумеется, если вы, господа, захотите со мной увидеться, я приму вас в любое время.
Королева-мать выпорхнула за дверь.
— Поехали купаться, — вздохнул Казаков. — Денек сегодня какой-то… дурацкий. Заморочили вы меня своим средневековьем.
* * *
— Хайме, я не могу понять, отчего черный агат из Ренн-ле-Шато показал мне твою смерть. Видение было настолько ясным, таким отчетливым, пугающе реальным, что я в него поверила. А потом раздался голос Лоррейна… Лоррейн посоветовал не верить глазам своим. Спросил, не стала ли я королевой. А потом исчез. Что все-таки произошло? Кого же убили, если вообще кого-то убивали?
— Видишь ли, мой ангел, — осторожно произнес Хайме, глядя себе под ноги, в желтовато-коричневую утоптанную дорожку монастырского сада, — я не хочу перекладывать ответственность на другого, но это выдумал Тьерри. Точнее, Тьерри посоветовал мне следовать за собственными чувствами, а не за древними призраками.
— Тьерри? — фыркнула принцесса. — Вспоминая твоего брата, я бы сказала, что он вообще не умеет разговаривать. Большего молчуна я в жизни своей не встречала! Он мне показался невероятно глупым.
— Жгучая медуза, прибитая к берегу, кажется красивой и невинной, а когда ты возьмешь ее в руки, на ладонях останутся пузыри, — ответил младший Транкавель. — Тьерри — самый умный и самый честный человек во всей моей семье. Он всегда молчит только потому, что не хочет до времени раздражать отца и Рамона, а сам втихомолку прибирает к рукам замок. Замок со всем его содержимым. Забавно другое: Ренн-ле-Шато недолюбливает моего отца, графа Бертрана, и откровенно ненавидит Рамона, хотя и слушается его. И в то же время душа замка, это удивительное подобие разума и жизни, воплощенное в камне, признает Тьерри за хозяина. Помнишь, летом, в августе, мы с тобой попрощались в Тулузе? Я вернулся домой, решив, что жизнь кончена, но в тот же вечер ко мне пришел Тьерри и сказал: «Если ты хочешь последовать за наварркой — езжай. Я помогу тебе исчезнуть незаметно». Я, конечно, согласился, потому что знал — Тьерри запросто обведет вокруг пальца и отца, и Рамона. Я не мог оставаться в Ренн-ле-Шато. Мерзко. Если Рамона ведет вперед его безумие, а отца — одержимость нашей древней кровью, то Тьерри, похоже, знает, чего хочет: восстановления справедливости. Но без крови, огня и железа, как это непременно устроили бы мой старший брат и батюшка. Тьерри видел, что я потерял интерес к делу нашей семьи и решил убрать меня от греха подальше.