Рана напоминала пробитый в ткани плеча лохматый желоб. Придется срезать неровные края, тщательно исследовать на предмет посторонних включений и попытаться стянуть кожу так, чтобы можно было зашить. А потом все решит дело случая, сила организма и Господь Бог. Конечно, вещи из гостеприимного дома синьоров Алькамо перенесли в монастырь еще три дня назад и в бауле Казакова обнаружилась прихваченная с разбитого вертолета аптечка, но… Гунтер не верил, что лекарства, называемые Сергеем «антибиотиками», могут серьезно помочь от заражения.
— Потом… Не забудь… — очень пьяно пробормотал Казаков. — Там флакончик, на нем латинскими буквами написано «Цефран»…
— Не забуду. Все. Можешь орать, можешь молчать. Главное, не шевелись. Кинжал острее бритвы, дернешься — руку отрежу.
Надрез, второй… Комочек малоприятного скользкого желе, бывший некогда живой плотью, полетел в глиняную мисочку. Беренгария даже не морщится — молодец девчонка! Видно, действительно у себя в Наварре перевидала многое.
Беренгария даже не морщится — молодец девчонка! Видно, действительно у себя в Наварре перевидала многое. Острие зацепляется за что-то твердое — пожалуйста, искореженное колечко кольчуги, сорванное болтом. Удалить. Клочок войлока — надо посмотреть внимательнее, чтобы не осталось волосков. Еще надрез. Казаков, под каким градусом бы ни был, тихонько взвыл и слезы потекли бурным ручьем. Только в бездарных книжках говорится, будто настоящие мужчины не плачут — естественные рефлексы, как это ни жаль признавать, присутствуют даже у Самых Настоящих Мужчин и слезоотделение к таковым рефлексам относится непременно.
Кажется, чисто. Тампоны из темно-пурпурного шелка, вымоченного в спирте и как следует просушенными, промокли кровью все до единого, но деятельная Мария Медиоланская, взявшаяся помогать, постоянно верит новые, разрезая жутковатого вида ножницами драгоценный шелк Беренгарии.
— Беренгария! Стяните пальцами рану! Нет, сначала дайте иголку!
— Возьмите, — принцесса вытащила из металлической коробочки с вычурной восточной чеканкой мокрую от спирта иглу со вдетой ниткой. — Как держать? Правильно?
— Края раны должны сойтись… Не перекашивайте, а то потом ему будет трудно работать рукой из-за грубого шрама. Серж! Серж, ты меня слышишь?
— Пошел в жопу, — очень тихо, но уверенно отреагировал Казаков.
— Пальцы действуют? Пошевели.
Пошевелил. Слабенько, но работают. Замечательно!
— Кошмар!.. — бормотал Гунтер, прокалывая толстой прямой иглой кожу. — Никогда бы не подумал, что человек такой твердый. У мессира оруженосца шкура, будто у бегемота… Или у носорога.
Люди, которые никогда не шили по живому человеку и которым из-за особых обстоятельств или по неотложной необходимости приходится впервые накладывать швы, всегда удивляются, насколько тяжело проткнуть такую, казалось бы, податливую и мягкую кожу. Особенно если совершаешь эту процедуру не хирургической иглой, а подручным материалом — то есть хранящейся у каждой уважающей себя женщины и запасливого мужчины иголкой для шитья, а то и просто заточенной скобой. Следует дополнить картину непрекращающимся кровотечением, мгновенно промокающими тампонами, бестолковостью помощников (только монахини, неплохо освоившие лекарское искусство, хоть немного соображают) и липкими, скользкими пальцами, из которых выскальзывает инструмент. То еще удовольствие.
— Семь швов, — констатировал Гунтер, любуясь своей работой. — И еще четыре внутри. Пытался мышцу сшить, уж не знаю, как получилось… По-моему, правильно. Преподобная Мария, перевязывайте.
Аптечка Казакова располагалась в длинной пластиковой коробке с надписями на английском языке. Куча непонятных маленьких приспособлений в запаянных прозрачных пакетиках, шприцы-тюбики, известные и во времена Второй Мировой, а самое главное — роскошный перевязочный материал специально для тяжелых повреждений. Гунтер, немного подумав, разорвал один из пакетов, в котором оказалась странная подушечка с поверхностью, похожей на тонкий металл, приложил ее к свежей ране и быстро примотал прилагавшимся розовым бинтом. Мария Медиоланская наложила сверху несколько шелковых полос.
— Цефран… — германец перебирал не запачканным в крови мизинцем тюбики. — Ага, вот, по-моему… Только куда колоть? Серж!
Казаков то ли спал, то ли потерял сознание. Пришлось действовать наугад. Методика была избрана вполне логичная: один шприц вводится возле раны, один под кожу на спине, ниже лопатки. Или надо было в бедро? Глядишь, обойдется.
Или надо было в бедро? Глядишь, обойдется.
— Интересные инструменты, сын мой, — сестра Мария любопытно поглядывала на аптечку. — Никогда ничего подобного не видела.
— Сарацинские, — нашелся Гунтер. — Арабы — великие лекари.
— Хоть и язычники, — вздохнула монахиня. — У нас в обители хранится книга переводов благороднейшего Авиценны, но даже он не упоминал о таких… таких пузырьках с иглами.
— Последнее изобретение, — проворчал германец, захлопывая крышку аптечки. — Беренгария, вы устали?
— Ничуть, — отреклась наваррская принцесса. — Я отлично выспалась днем, делать все равно нечего.
— Как только очнется, — Гунтер глянул на Казакова, — вливайте в него как можно больше жидкости. Святые сестры, кроме вина, в монастыре есть еще что-нибудь попить?