Сэр Мишель не изменил своего отношения к горским дикарям — варвары, не имеющие никакого понятия о куртуазии, еретики и язычники (разве можно глаголить священные тексты не на языке Рима?), неисправимые пьянчуги, задиры и хвастуны. Отец Лабрайд поведал, что хвастовство является непременной чертой любого обитателя Грампианских гор и в деле похвальбы никто шотландца не превзойдет. Вам, мессиры, людям просвещенным, такое может показаться странным, но у нас на столь неразумное самовосхваление давно никто не обращает внимания. Традиция…
Наконец, маленький клочок Шотландии, временно обосновавшийся на берегах Средиземного моря, разразился песнями. Под громкоголосый вой одобрения появился Коннахар по прозвищу Крыс, который кричал, что петь он не будет, а будет пить, но ему насильно всучили некий инструмент, смахивающий на ирландскую лиру, усадили и заявили, что нальют ему только в случае, если он споет. Присоединилась и жена Крыса — очень невысокая веснушчатая девушка с рыжими косами — у нее была флейта. Гунтер ожидал волынок, но незаменимый отче Лабрайд, неустанно расписывающий все особенности кельтского бытия, сообщил, что волынка — инструмент, как бы это вам сказать, сударь, боевой или торжественный, следовательно, сейчас не употребляется.
Голосили когда на гэльском, когда на саксонском — языке английского простонародья. Большинство песен, растолковывал монах, имеют, если позволено будет так сказать, господин барон, противосассенахскую направленность. То есть нормальный шотландец поет либо о том, как он побил норманнов или про то, как норманны его побили, а он потом отомстил. Остальные скелы посвящены праздникам, олю — это у нас так пиво называется — и в очень редких случаях… э-э… куртуазии по-шотландски.
Сэра Мишеля едва не стошнило. Пообщавшись несколько недель с Дугалом, бывшим телохранителем канцлера де Лоншана, рыцарь проникся к кельтам сдержанным отвращением. Конечно, клетчатые варвары просты, как правда или как природа, но давайте не забывать — на дворе просвещенный двенадцатый век, а вовсе не времена Гензериха с Аларихом…
— Господи, — страдальчески закатил глаза Фармер, когда Крыс начал выводить очередную скелу, — сколько же можно?
Мы со щитами все пришли,
Лишь фений — без щита.
Ему по росту будут лишь
От Лондона врата.
Ему по росту будут лишь
От Лондона врата.
Он ими раз иль два махнет,
И сейты все в момент
Через проливы улетят
Домой на континент!
Оралось, разумеется, хором в полсотни глоток, и превесьма оптимистично. Гунтер вникал в смысл, краем уха слушая отца Лабрайда: сейты, ну, это понятно — англичане, фений — это такой воин… Может, вы, мессир барон, слышали про скандинавских берсерков или германских вутья? Так фении — примерно то же самое, только еще хуже.
Раз сетиг наши собрались
Стирать тартаны наши.
Не где-нибудь, не как-нибудь —
Во рву у сейтской башни.
Они стирали полчаса,
Да час тартаны сохли.
За это время сейты все
От вони передохли!
— Они совсем как дети, — вздохнул монах, пока общество хрипло исполняло маловразумительный припев. — Вот я человек образованный, учился в Глазго, в монастыря святого Андрея, а все равно иногда сядешь так за кружечкой и, сам того не замечая, подтягивать начнешь… Грех, конечно, для служителя Божьего, да что там у Ансельма Кентерберийского сказано на сей счет? Если грешишь, то блюди хотя бы умеренность…
Один шотландец рассказал,
Историю смакуя:
«У викингов корабль взял,
Их зарубив… так много».
И взял он красок пять пудов,
И по совету предков
Из полосатых парусов
Свалял родную клетку…
— Они совсем как дети, — горестно повторился отец Лабрайд и по причине огорчения неразумной паствой опустошил кружку, вмещавшую, как казалось, не меньше полубочонка. — Ничего, господин барон, приедете пожить в Мелвих, быстро привыкнете. Все привыкают. Вот тамплиеры, например, из Глазго… Рыцари Ордена Храма пару лет назад основали там командорство, слышали? Вначале тоже шарахались, а потом ничего…
— Мы были знакомы с одним вашим соотечественником, — сказал Гунтер монаху. — С Дугалом из Мак-Лаудов.
— С Дугалом? — почесал в загривке святый отче. — С тем старым Дугалом, который четыре года тому спьяну утонул в Клайде, погнавшись за сбежавшей овцой? Или с другим? Вы скажите, тартан он какой носил? Сине-зеленый с красной и желтой нитью или черно-желтый?
— Черно-желтый, — утвердительно кивнул светлейший барон.
— А-а… — понятливо выдохнул Лабрайд. — Как же. Это Мак-Лауды из Льюиса или Глен-Финнана. Ну, там много разных Дугалов. Например, Дугал по прозвищу Волчий Хвост, тот, что голыми руками придушил вожака волчьей стаи, резавшей овец.
— Голыми руками? — фыркнул сэр Мишель.
— Люди рассказывают, — пожал плечами монах. — Может, и не голыми. Есть еще Дугал, сын Керра, сына Грегора — этот славен тем, что забрался без всяких веревок на отвесную гору Кован-на-Кеннент … Знаете эту легенду? Кто поднимется на вершину, обязательно станет королем Шотландии. Это Мерлин предрек лет шестьсот назад.
— И как оно? — поинтересовался Гунтер.
— Да обязательно стал бы… Уж простите за языческие суеверия, но на предсказания Мерлина есть основания надеяться.
Только вот незадача — когда спускался, на радостях сверзился и хребет сломал. Какой из него король с переломанным хребтом?
— Точно, что никакой, — снисходительно согласился германец, откровенно забавлявшийся простодушными рассказами отца Лабрайда. — Нет, я имею в виду другого Дугала. Он из Глен-Финнана, это я помню. Высоченный, здоровый, как фландрский конь, лет, наверное, двадцать семь — двадцать восемь. Он недавно возглавлял охрану канцлера де Лоншана, которого удавили в конце августа.