Из темноты донесся вкусный храп великана. Это было так неожиданно, что все трое — даже хмурый Мела — рассмеялись.
На рассвете вся деревня была поднята на ноги отчаянным звоном. Стонала, жаловалась, проклинала врагов певучая бронза. В полусне Синяке казалось, что ему опять семнадцать лет, он снова сидит на развалинах дома, и вновь уходят из Ахена великолепные защитники города, оставляя его на милость Косматого Бьярни. Звенят колокола, колыхаются знамена, сверкают шпаги, развеваются перья на плюмажах — алое, золотое, синее, белое; начищенные кирасы; лоснящиеся кони…
Синяка сильно вздрогнул и открыл глаза. В первое мгновение он испытал облегчение от того, что находится в лесу, так далеко от проклятого города. Но звон не уходил. Грозная бронза наполняла гудением всю долину.
Над чародеем склонилась большая черная тень. Шершавая ладонь царапнула его щеку.
— Господин Синяка, — прошептал великан, — чего это тут у них такое, а? Может, удрать нам, пока не поздно?
Синяка сел. Великан озирался по сторонам, его глазки тревожно бегали.
— Чего ты опять боишься, Пузан? — спросил Синяка, зевая.
— Я больше о вас забочусь, — обиделся великан.
— Ладно, не ворчи. Пойдем лучше, посмотрим, что случилось.
У огромного котла стоял один из воинов Фарзоя и изо всех сил ударял по бронзовому днищу рукоятью меча. Вокруг уже собралось почти все племя. Наконец, вперед вышел сам вождь, Фарзой, сын Фарсана. Он тронул воина за плечо и произнес несколько слов, которых Синяка не расслышал. Они дождались, пока утихнет последний гулкий отзвук потревоженной бронзы, и воин, подсаженный сильными руками, поднялся на котел.
Теперь он был хорошо виден. Злые черные брови, разлетавшиеся под белыми волосами, подчеркивали его сходство с той девушкой, что носила в прическе красные стрелы и в день появления Синяки с великаном в поселке морастов помогала Асантао выпекать хлеб. Ему было около сорока лет.
Ему было около сорока лет.
Он поднял руки к подбородку и дернул завязки плаща. Плащ упал, прошуршав в полной тишине, и все увидели, что одежда покрыта пятнами крови. Рядом с Синякой сжал губы Мела. Аэйта не было видно.
Молчание нарушил тяжелый голос вождя.
— Говори, Фратак.
Фратак сказал:
— Сегодня они напали на нас у Дерева Восьми Клыков.
Ему не нужно было объяснять, кто такие «они». Мела отчетливо скрипнул зубами.
— Нас было пятеро, их больше двадцати, — продолжал Фратак. — Их вождь силен и полон дьявольского ума. — Внезапно плечи его поникли. Казалось, он едва держится на ногах. — Они сожгли дерево… — выговорил он с трудом.
Синяка почти физически ощутил, как волна ужаса прокатилась по всему племени.
В эту минуту вождь выступил вперед и негромко, но очень отчетливо спросил:
— Кто убит?
Фратак беззвучно пошевелил губами, прежде чем ответить:
— Алким, Афан, Кой и Меса…
Синяка ожидал горестного женского вопля, но все по- прежнему молчали. Потом глухой мужской голос из толпы проговорил:
— Зачем ты остался жив, если они погибли?
Фратак побледнел и пошатнулся, но ответил еще тише:
— Чтобы сказать вам об этом…
Но голос был неумолим:
— Как же ты уцелел?
Вместо Фратака ответил вождь:
— Он жив, и этого довольно.
Похоже, эти слова были приказом, потому что больше вопросов не было. Фратак обессиленно опустился на землю. Возле него уже стояла Асантао. Теплые карие глаза колдуньи быстро отыскали в толпе Синяку.
— Помоги мне отнести его к дому, — сказала она так просто, точно Синяка всю жизнь ходил у нее в помощниках.
Он не стал возражать.
Когда Фратак уже спал, измученный болью и усталостью, Синяка спросил чародейку:
— Скажи, Асантао, эти убитые воины — Меса, Кой, Алким и… — Он запнулся.
— Афан, — спокойно подсказала она, ничуть не удивленная тем, что он запоминал их имена. — Что ты хочешь узнать о них?
— Разве в племени не осталось их близких?
— Почему же нет? Алким и Афан — братья, у них жив отец, у Месы три сестры, а Кой был младшим из пятерых…
Синяка помолчал, собираясь с мыслями и не зная, как лучше задать вопрос, а потом набрался духу и спросил прямо:
— Почему же никто не плачет по ним?
Асантао пожала плечами.
— Слезы прольются, беды остаются, — ответила она пословицей.
— Печаль не мочит, она жжет. — Глаза чародейки потемнели. — Черная Тиргатао ходит по полю битвы с огненным рогом в руке. Она выжигает радость из душ тех, кто остался в живых. Если бы печаль поливала нас водой, мы перестали бы быть воинами. — Она помолчала немного, а потом заключила: — Горькое это пламя. Кого опалил огонь Тиргатао, тому вода уже не покажется сладкой.
Раненый застонал во сне. Асантао помогла ему лечь удобнее.
Синяка вспомнил об еще одной непонятной вещи.
— Что это за Дерево Восьми Клыков?
Асантао обтирала кровь раненого со своих рук.
— Это тайна, — коротко ответила она.
— Это тайна, — коротко ответила она.
Синяка вздохнул.
— Тайна так тайна, — пробормотал он, решив не спорить.
Пузан, обдиравший перья с утки позади дома, обиженно встрял:
— Вишь какие гордые… секреты все у них. Вы, господин Синяка, только зря время тратите на эту мелюзгу. Верно замечено: чем меньше нечисть размерами, тем больше в ней гонору и всякой вредности…