— Я сказал «да» Эохайду, порождению Темных Сил и Светлых Вод, а не вору по имени Мела.
— Остановись, Фарзой, — вполголоса вмешалась Асантао. — В этой войне нас победили. Сейчас не имеет значения, какое имя носит победитель. Впереди зима. Ты должен принять руку своего врага, пока эта рука протягивает тебе мир.
— Хорошо, — сказал Фарзой, выпрямляясь. Мгновение он стоял неподвижно, а потом вдруг размахнулся и метнул нож в оборотня, который принес ему этот позор.
Нож звонко ударил в медный котел, оставив на нем блестящую царапину, отскочил и упал на землю к ногам безмолвной Фейнне.
В тот же миг рычащего, плачущего от злости Фарзоя схватили воины Эохайда. Один из них намотал растрепавшиеся длинные волосы старика себе на руку и оттянул его голову назад. Второй вытащил меч.
Но Мела стоял неподвижно и ничего не говорил. Взгляд, которым он смотрел на Фарзоя, был пуст. Жизнь старика не нужна ему. Он добился своего, он вернулся домой не нищим, не беглецом, а победителем. Он не собирался пачкать рук кровью соплеменников.
В деревне было очень тихо. Нож так и остался лежать у ног Фейнне — жена вождя не наклонилась поднять его.
Мела молчал.
Высоко вознесенный над беловолосыми головами маленьких болотных людей, горел Золотой Лось, и его рога, казалось, хотели распороть низкие осенние облака. Око Хорса внимательно следило за своими неразумными детьми. Какими же крошечными они, должно быть, виделись ему с высоты, какими ничтожными были их распри, их страдания, их радости, и как коротка и хрупка была их жизнь…
— Отпустите его, — тихо сказал Мела.
Ему повиновались, хотя и не сразу. Спутанные пряди волос упали старику на лицо, и он отвел их рукой, озираясь под пристальными, недобрыми взглядами воинов Эохайда. Асантао прикусила губу.
Мела посмотрел в глаза человека, который второй раз хотел убить его, и увидел в них страх и бессильную злобу.
Мела сказал:
— Вот Фарзой, сын Фарсана, который назвал меня вором и решил, что я убью его за это. Он свободен и может идти, куда ему вздумается. Я не хочу, чтобы кто-нибудь здесь боялся или ненавидел. Я хочу только одного: мира.
— Ты хорошо говоришь, Мела, — крикнул Инген, и воины с полосатыми щитами повернулись в его сторону. — Извини, что не величаю тебя сыном реки.
Мела нашел его взглядом и кивнул.
— Здравствуй, Инген. Называй меня, как хочешь.
— Спасибо, — сказал Инген, криво улыбаясь.
Они с Мелой были одногодками и в детстве часто дрались.
— Ты говоришь нам о примирении, ты решил принести на болота мир. Ты считаешь, что возможен союз между исконными врагами.
И это хорошо согласуется с бесспорной истиной «Не вечно же драться, и когти притупятся», неожиданно подумал Мела и еле заметно улыбнулся, вспомнив бога в святыне скальных хэнов.
Инген оборвал эти воспоминания.
— А кто вернет погибших, Мела?
Мела перестал улыбаться.
— Погибших никто не вернет. И ты знаешь это не хуже меня.
— Кого ты привел в наш поселок? — упрямо сказал Инген. — Кого мы должны назвать братьями? Наша кровь — на их руках…
— И их кровь — на ваших, — сказал Мела.
— А ты сам, Мела, разве не убивал их? — выкрикнула Фрат.
На миг их глаза встретились опять. Злое лицо Фрат слегка раскраснелось, черные брови сдвинулись под белой челкой.
— Убивал, — сказал Мела. — И тебе это хорошо известно, тень Фратака.
— А потом стал убивать морастов? — спросила девушка, дернув углом рта.
— Нет, — сказал Мела. — Клянусь тебе, Фрат.
Тихо запели бубенцы в волосах Асантао, когда колдунья тряхнула головой и вмешалась в разговор:
— Обо всем позаботится время. Если мы начнем лечить эти раны сегодня, то спустя несколько лет мир станет прочным. И многие из нас сумеют забыть о ненависти.
— Я — нет, — сказала Фрат.
Асантао грустно посмотрела на девушку.
— Ты — нет, — согласилась она. — Но другие — возможно, да.
Оставленный всеми, Фарзой медленно отходил назад. Его провожали глазами, но давали дорогу. Может быть, слишком поспешно.
Асантао запела, и Мела больше не думал ни о Фрат, ни о старике. Он не отрывал взгляда от маленькой колдуньи.
Подняв руки к Золотому Лосю и раскачиваясь на носках, Асантао пела под легкий перезвон бубенцов.
Она склоняла голову то вправо, то влево, встряхивая плечами после каждой законченной строфы гимна. Постепенно она стала убыстрять танец, и, отвечая ее голосу, Золотой Лось начал разгораться. Но не гневным алым светом, а праздничным золотом, точно ясновидящая зажгла второе солнце под серыми облаками.
Она повернула руки ладонями вперед, и Мела увидел, что они выкрашены охрой. Потом провела по лицу, оставляя на своих щеках красные полосы, вытянулась, простирая руки к Лосю, и застыла. Несколько секунд царила тишина. По телу Асантао прошла дрожь; она пронзительно закричала; бубенцы затряслись на ее спине. На Око Хорса невозможно было поднять глаз — оно ослепляло. Золотой свет начал медленно заливать Асантао, и вот уже не тонкие косички, а солнечные лучи падают на ее плечи; сияние струится по рукам, по лицу. Сам собой загудел за ее спиной медный колокол, и низкий гул слился с нежным перезвоном бубенцов. И никого на свете не было прекраснее Асантао.