Аэйт протянул руку к огоньку свечи, и его пальцы окрасились алым. На мгновение он увлекся, а когда вновь повернулся к своему собеседнику и открыл уже было рот, чтобы продолжать, наткнулся на неподвижный взгляд ярко-синих, горящих в темноте глаз. Они казались больше, чем обычно, потому что в них стояли слезы.
Аэйт запнулся на полуслове, и в хибарке наступила мертвая тишина. Страшные глаза пылали во мраке, и Аэйт хотел бы убежать от них, но не мог даже пошевелиться. И когда с ним заговорил спокойный, ровный голос, он тоже показался пугающе чужим.
— Подойди ближе, — сказал Синяка.
Темное, стиснутое стенами жилище скрипело под порывами ночного ветра, и Аэйту ничего так не хотелось, как бежать отсюда в приветливую ночь, к лесам, подальше от этих широко раскрытых, светящихся синих глаз.
— Пожалуйста, подойди ко мне, — повторил Синяка. Он видел, что Аэйт испуган.
Аэйт послушно подошел.
— Не уходи, Аэйт, — попросил тихий, очень мягкий голос. — Ведь ты хочешь уйти?
— Да, — вырвалось у него. Он с надеждой посмотрел на Синяку и увидел, что синий свет в глазах чародея медленно гаснет.
— Я боюсь оставаться один, — сказал Синяка. — Пожалуйста, останься. Побудь со мной, Аэйт. Только одну ночь.
Аэйт молчал.
Синяка медленно пронес руку над пламенем свечи. Огонь прошел сквозь нее, как сквозь воздух, даже не поколебавшись. Смуглые тонкие пальцы засветились.
— Только одну ночь, — повторил Синяка. — Завтра утром все уже будет иначе.
— Хорошо, — прошептал Аэйт, не в силах оторвать взгляд от этих пылающих рук.
Синяка тоже неподвижно смотрел на огонь. В ночном мраке красноватым пламенем была озарена только левая сторона его лица с острыми скулами и вьющаяся прядь на виске.
— Хорошо, что это ты, Аэйт, — проговорил Синяка. Он встретился с мальчиком глазами, и Аэйт заставил себя улыбнуться.
— Черный Торфинн говорил, что у меня не может быть друзей,
— сказал Синяка.
— Он ошибался, — откликнулся Аэйт. — Клянусь тебе Оком Хоса, Синяка, старик ошибался.
— Клянусь тебе Оком Хоса, Синяка, старик ошибался.
(И далеко на бескрайних болотах, в деревушке, затерянной на реке Элизабет, гневно вспыхнул алым Золотой Лось).
Синяка поднес руку к лицу. Сквозь растопыренные алые пальцы проглянул пылающий синий глаз, потом все опять погасло, и в темноте синякин голос тихо спросил:
— И ты больше не боишься меня?
Аэйт перевел дыхание.
— Нет, — сказал он. — Почему я должен тебя бояться?
— Сила сжигает меня, — отозвался голос. — Она гораздо больше, чем я могу вынести… — Синяка поднял голову и совсем другим тоном сказал: — Садись, Аэйт. Ты устал сегодня. Не обязательно стоять в моем присутствии.
Аэйт пристроился рядом, и Синяка почувствовал, что мальчик дрожит. Он коснулся рукой белых волос, как дотронулся бы до головы испуганного животного.
— Расскажи о себе, — сказал Аэйт. — Кто ты, Синяка?
— Разве ты этого не знаешь?
Аэйт немного подумал и помотал головой.
— Я знаю, что ты — тот, кто без имени, — сказал он, — но это все равно, что не знать ничего. Как ты жил все эти годы? Почему Черный Торфинн так боялся тебя?.. По-моему, это куда важнее.
В темноте Синяка улыбнулся. Аэйт слышал это по голосу, когда он заговорил.
— Я последний в роду великих магов. Прежде чем исчезнуть, мои родные вложили в меня все свои силы, знания, всю власть, накопленную за долгие столетия.
— А куда они исчезли? — спросил Аэйт, не зная, что повторяет вопрос, заданный самим Синякой много лет назад.
И Синяка, усмехнувшись, повторил тот ответ, который некогда услышал.
— Не знаю, — сказал он. — Просто исчезли.
Он замолчал, и стало слышно, как за окном волны с шумом проволокли по берегу крупную гальку. Аэйт начал уже жалеть, что перебил Синяку. Но молчание не затянулось.
— От всего, что мои родные сделали со мной, я и стал таким уродом, — просто добавил Синяка.
Но он вовсе не был уродом, этот стройный, смуглый человек с грустными глазами, и Аэйт хотел сказать ему об этом. Но Синяка не дал своему собеседнику вставить ни слова.
— У них не было времени, — продолжал он. — Они очень торопились. Я слишком поздно появился на свет. Мне было три года, когда я остался один.
— Откуда ты знаешь все это?
— А… — Синяка непонятно усмехнулся. — От нашего общего друга, которого ты так решительно превратил в кучку ржавых хлопьев, маленький Аэйт. Я встретил Торфинна из Кочующего Замка на этих болотах много лет назад. Еще в те дни, когда был человеком. — Он выговорил это равнодушно, словно о постороннем, и вздохнул. — Торфинн многое тогда рассказал мне. Я рожден для того, чтобы спасти Ахен, — так он сказал. Но ни словом не обмолвился, что я должен для этого сделать. — Вдруг Синяка горько засмеялся. — Я воевал за Ахен и едва было не дал себя пристрелить в форте. А когда зимой начался мятеж, Вальхейм ушел на улицы, и я пошел вместе с ним. Он знал, что это бесполезно, и я тоже это знал, но думал: вдруг мое присутствие им поможет? В результате нас опять чуть не убили. Теперь-то я понимаю, чего ради Торфинн так обо мне заботился. Ну а тогда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, Аэйт, и я был глупее тебя ровно в два раза. А может, и в три. Едва очухавшись после побоев, я тут же решил, что все Зло в городе — от Косматого Бьярни. И я застрелил его, точно раздавил нечистое насекомое.
И Зло бродило по берегам Элизабет еще столетие…
Синие глаза опять ярко разгорелись в темноте.