Он что-то бормотал под нос, не отрывая взгляда от агрегата.
Айзек словно всем телом ощущал, как энергия и информация бегут по механическим нервам к различным узлам кризисной машины. Ему казалось, будто пар струится по его собственным жилам, превращая сердце в грохочущий поршень. Он резко потянул три больших рычага на панели управления и почувствовал, как разогревается весь механизм.
Он резко потянул три больших рычага на панели управления и почувствовал, как разогревается весь механизм.
Воздух задрожал.
В течение нескольких томительных секунд ничего не происходило. Затем ломоть сыра внутри грязного стеклянного колпака начал подрагивать.
Айзек не сводил с него глаз, едва сдерживая восторженный крик. Он подвел стрелку на циферблате до отметки сто восемьдесят градусов, и сыр подвинулся еще немного.
«Доведем-ка все это до кризиса», — подумал Айзек и потянул рычаг, врубая машину на полную мощность, так что стеклянный колпак оказался под пристальным вниманием сенсорных механизмов.
Айзек внес в конструкцию стеклянного колпака некоторые изменения, сняв с него верхнюю крышку и заменив ее плунжером. Затем положил на него руку и надавил, так что абразивное донце стало медленно приближаться к сыру. Сыр оказался в опасности. Если плунжер опустится до конца, сыр будет раздавлен.
Правой рукой нажимая на пресс, левой Айзек регулировал рычажки и подкручивал стрелки в ответ на дрожание манометров. Он смотрел, как стрелки индикаторов дрожат и прыгают, и в соответствии с их показаниями регулировал магический ток.
— Давай, гаденыш, — шептал он. — Берегись! Ты что, не чувствуешь? Кризис идет к тебе…
Плунжер с садистской неотвратимостью приближался к сыру. Давление в трубках достигло опасного предела. Айзек присвистнул от разочарования. Он несколько замедлил движение поршня вниз, но не прекратил его. Даже если кризисный мотор не сработает и сыр не покажет того результата, который Айзек пытался запрограммировать, плунжер все равно его раздавит. Кризис — целиком в потенциале. Если бы у Айзека не было настоящего намерения раздавить сыр, тот не оказался бы в ситуации кризиса. Обмануть онтологическое поле невозможно.
Наконец, когда стоны пара и скрип поршней стали совершенно невыносимы, а края тени, отбрасываемой плунжером, стали резкими, ибо он совсем близко опустился к дну стеклянного колпака, сыр взорвался. Послышался громкий шлепок, и комочек разлетелся в стороны с такой силой, что весь стеклянный колпак забрызгало изнутри сырными ошметками и маслом.
Лубламай заорал от страха, но Айзек не слушал.
Он сидел, открыв рот, и как дурак пялился на взорвавшийся сыр. Затем недоверчиво и радостно расхохотался.
— Айзек? Что за хреновину ты придумал? — прокричал Лубламай.
— Ничего, ничего! Прости, что помешал тебе… Просто тут одна работенка… неплохо идет… — Айзек не закончил ответ, ибо лицо его расплылось в улыбке.
Он быстро выключил кризисную машину и поднял стеклянный колпак. Запустил пальцы в липкую полурасплавленную массу. «Невероятно!» — подумал он.
Вообще-то он пытался запрограммировать сыр, чтобы тот завис в паре дюймов над уровнем пола. Так что с этой точки зрения опыт был неудачен. Однако он не ожидал, что вообще хоть что-нибудь произойдет! Разумеется, расчеты его оказались ошибочны, а следовательно, и программы. Очевидно, что точно определить результат, которого он стремится достичь, будет чрезвычайно трудно. Вероятно, сам процесс выделения энергии крайне приблизителен, что оставляет кучу лазеек для всевозможных ошибок и неточностей. А Айзек даже не попытался создать своего рода постоянную обратную связь, к которой он по большому счету стремился.
И все же, и все же… он выделил кризисную энергию.
Это было поистине беспрецедентно. Впервые Айзек реально поверил в то, что его идеи будут работать. Отныне ему оставалась лишь доводка. Проблем, конечно, еще много, но это проблемы уже иного и куда меньшего порядка. Основная головоломка, центральная проблема всей кризисной теории, решена.
Айзек собрал свои записки и благоговейно пролистал их. Он никак не мог поверить в то, что совершил миг назад. И тут же стали приходить новые идеи. «В следующий раз, — думал он, — я использую кусочек скульптуры водяного.
И тут же стали приходить новые идеи. «В следующий раз, — думал он, — я использую кусочек скульптуры водяного. Что-нибудь, что и так держится на основе кризисной энергии. Это должно сделать наш опыт в сто раз интереснее…» У Айзека голова пошла кругом. Он хлопнул себя по лбу и улыбнулся.
«Пора проветриться, — вдруг решил Айзек. — Пойду-ка я… выпить. Разыщу Лин. Проведу вечерок в свое удовольствие. Я только что разрешил одну из чертовски трудных задач одной из самых противоречивых наук, и я заслужил выпивку…» — Он усмехнулся своему порыву, а затем снова стал серьезен. Вспомнил, что решил рассказать Лин о кризисной машине. «Не могу больше думать об этом в одиночестве», — размышлял он.
Он проверил наличие в карманах ключей и бумажника. Затем потянулся, встряхнулся и спустился вниз. Услышав его шаги, Лубламай обернулся.
— Я ухожу, Лаб, — сказал Айзек.
— И ты называешь это рабочим днем, Айзек? Сейчас только три.