И сражаясь, Ткач не прекращал своего монолога: …О ВОТ ОНО ВОТ ОНО ТО ЧТО ГРЕЕТ КРОВЬ ВО МНЕ ЧТО БУДОРАЖИТ МОЮ УДАЛЬ МЕНЯ ПЬЯНИТ В КРОВИ БРОДЯЩИЙ ХМЕЛЬ…
Айзек смотрел, не веря собственным глазам.
Творилось невероятное. Свирепые выпады и удары наотмашь не прекращались, и крылатые твари поднялись и пустили в ход языки. Орудовали ими с умопомрачительной скоростью в пределах и за пределами обычной реальности. Раздувались и сокращались животы, языки дотягивались до брюха Ткача и сматывались так, будто лизнули пьянящего пойла, чтобы в следующее мгновение с новыми силами устремиться вперед.
Ткач исчезал и снова возвращался, вот он четок, а вот расплылся, растаял. И снова появляется этот безжалостный убийца, чтобы, стоя на одной клиновидной ноге, нанести жестокий и меткий удар…
По крыльям мотыльков носились узоры, каких ни одному художнику не нарисовать и даже не вообразить. Твари жадно лизали и свирепо жалили своего противника. А Ткач, отбиваясь и нападая, спокойно говорил Айзеку:
…УВОДИ СВОИХ ПОКА Я ВО ХМЕЛЮ И ПОКА ЗАНЯТЫ МОИ ВРАГИ КАК ТОЛЬКО ИХ СТАНЕТ ТРОЕ Я БУДУ ВЫНУЖДЕН СКРЫТЬСЯ СЕЙЧАС ЖЕ УХОДИ ИЗ КУПОЛА МЫ ЕЩЕ УВИДИМСЯ И ПОГОВОРИМ ПРИХОДИ НАГИМ ПРИХОДИ НАГИМ КАК МЕРТВЕЦ К РЕКЕ НА РАССВЕТЕ Я ЛЕГКО ТЕБЯ НАЙДУ ПО ТЕМ КРАСКАМ ПО ТЕМ УЗОРАМ ПО ТЕМ ТОНКИМ КРУЖЕВАМ ЧТО ОСТАЮТСЯ ЗА ТОБОЙ А СЕЙЧАС БЕГИ СПАСАЙСЯ…
А безумная пьяная схватка все бушевала. Айзек видел, как потеснили Ткача; его энергия текла и вихрилась, налетала жестоким ветром, — но он все же отступал. Вновь Айзека охватил ужас. Он нырнул в тесный лаз и пополз на четвереньках по битому кирпичу.
Страшную минуту провел он в темноте, пробираясь торопливо на ощупь, рассаживая кожу на ладонях и коленях.
Впереди замерцал идущий из-за угла свет, и Айзек припустил из последней силы. Закричал от боли и неожиданности, коснувшись ладонями гладкого раскаленного металла. Помедлив, намотал на кисть рваный рукав. В слабом освещении казалось, что по стене, полу и потолку простелен четырехфутовой ширины лист жести. Лицо перекосилось в гримасе непонимания. Но Айзек набрался храбрости и скользнул по жести, горячей, как закипевший чайник, стараясь не прикасаться кожей.
Он так тяжело, так часто дышал, что прорывались стоны. Дополз наконец до выхода в комнату, где ждал Ягарек, перепрыгивая с ноги на ногу.
Айзек упал — и вырубился на три-четыре секунды. Увидев его, гаруда закричал и бросился навстречу. Он сильно нервничал, но был сосредоточен. Держал себя в руках.
— Очнись! — просил Ягарек и тряс Айзека за ворот. — Очнись!
Айзек распахнул глаза и понял, что запекшиеся на лице Ягарека тени успели сойти. Заклинание Танселла уже не действует.
— Ты жив! — произнес Ягарек коротко и бесстрастно. Это потому, что время дорого и эмоции надо беречь. — Я видел, как из окна появилась тупая морда, а потом и тело мотылька. Я повернулся, чтобы смотреть в зеркала. Он очень спешил и был в растерянности. В моей руке был кнут, я ударил назад, протянул по шкуре, и мотылек завизжал. Я уже решил, что мне пришел конец, но тварь пронеслась мимо нас с конструкцией и забилась в дыру, невообразимым образом сложив крылья. До нас ей не было дела. Бежала так, будто за ней гнались. И я ощутил, как морщится пространство позади мотылька. Что-то двигалось под шкурой мира, и оно нырнуло в лаз следом за хищником. Я послал вдогонку «обезьяну». Услышал хруст, хлопок растянутого в ленту металла. Но я не понял что произошло.
— Ткач расплавил конструкцию… — дрожащим голосом объяснил Айзек. — Одни боги знают, зачем. — Он торопливо встал.
— Где Седрах? — спросил Ягарек.
— Просто взбесился паук, опьянел в стельку… — Бормоча, Айзек подобрался к окну, глянул вниз, увидел освещенные факелами улицы. Услышал глухой, грозный топот бегущих кактов. По ближним переулкам расползались тени, как нефть по воде. Айзек повернулся к Ягареку. — До чего же это страшно, — проговорил глухо. — И я ничем не мог помочь… Вот что, Яг.
Айзек повернулся к Ягареку. — До чего же это страшно, — проговорил глухо. — И я ничем не мог помочь… Вот что, Яг. Там был Ткач, и он велел сматываться, потому что мотыльки чуют свои неприятности… Мы сожгли их потомство, представляешь? — со злобным удовлетворением сообщил он. — Одна сволочь яйца отложила, а мы подобрались и испортили их, но другие мотыльки почуяли, и теперь они летят обратно. Пора сматываться!
Ягарек несколько секунд не шевелился, напряженно думал. Наконец взглянул на Айзека и кивнул.
Они быстро пошли к темной лестнице. Сбавили шаг, когда миновали этаж, где еще недавно тихо толковала супружеская чета кактусов. Но теперь комната, в которой раньше мерцал свет, пустовала. Все кактусы ушли на улицу.
— А, черт! — выругался Айзек. — Нас заметят, наверняка. Все население купола на ногах. А мы уже без теней.
Они задержались у выхода. Осторожно выглянули из дверного проема на улицу. С обеих сторон доносилось потрескивание факелов. Напротив виднелся узкий переулок, где затаились друзья. Но Айзек не мог их разглядеть, как ни напрягал глаза.
В конце улицы, у купола, возле полуснесенного дома, где, как понял Айзек, находилось гнездо мотыльков, стояла группа кактов. Напротив них, на перекрестке с улицей, что вела к центру Оранжереи, в двух направлениях пробегали вооруженные патрули.