И тут по телам прошли слабые волны беспокойства. Что-то не так с окружающим запахом! Но он был так крепок, он так пьянил, что мотыльки не могли остановить своего головокружительного приближения.
Дерхан выкрикнула ругательство. Ягарек бросился к ней и ловко взмахнул кнутом, заставив напавшего на нее милиционера крутнуться и потерять равновесие. Айзек выстрелил в падающего, услышал, как тот крякнул от боли, как пуля разорвала плечевую мышцу.
Воздушные суда были почти над головами обороняющихся. Дерхан сидела на бетоне и часто моргала. Ей забило глаза кирпичной пылью — пуля попала в стену рядом с головой. На крышах осталось пятеро милиционеров, и они медленно, крадучись, приближались.
Последняя насекомья тень устремлялась к городским крышам с юго-востока. Она прочертила громадную букву «S» в воздухе, поднырнув под воздушный рельс Каминного вертела, и снова взмыла, оседлав восходящие потоки, в горячее ночное небо, направляясь к вокзалу.
— Все здесь, — прошептал Айзек.
Он неловко перезарядил пистолет, просыпав порох, и посмотрел вверх. Глаза полезли из орбит. Приближался первый мотылек. Вот он в ста футах… в шестидесяти… и вдруг — в двадцати… в десяти! Айзек в ужасе таращился на чудовище. Увидел хваткие обезьяньи лапы и зубчатый хвост, громадную пасть и щелкающие зубы, глазницы с короткими стебельками — точно личинки мух лезут из гнилых ран — и сотню отростков, хлещущих, тянущихся, складывающихся и прячущихся, каждый — на свой манер… И крылья — необыкновенные, опасные, изменчивые, с непредсказуемо бегущими по ним волнами диковинных красок.
Айзек смотрел прямо на мотылька, забыв о зеркалах перед глазами. Но мотыльку не было дела до Айзека. На долгий миг Айзек замер, нахлынули ужасные воспоминания.
Мотылек пронесся мимо, и сильная волна воздуха, отброшенная им, взъерошила волосы человеку, встопорщила на нем одежду.
Существо тянуло вперед многочисленные цепкие конечности. Выпрастывало громадный язык, брызгало слюной, верещало от вожделения. Призраком из кошмарного сна опустилось оно на Андрея, схватило его, спеша выпить до дна.
Язык скользил по телу, нырял в отверстия, покрывал густой пахучей слюной. Тут же другой мотылек, резко накренясь в воздухе, налетел на первого, и началась драка за обладание стариковским телом.
Андрей корчился, ничего не соображая; его мышцы реагировали на мощнейший абсурдный стимул. Поток, излучаемый разумами Ткача и Совета, рвался из его черепа.
Кризисная машина трещала от напряжения. Она жутко раскалилась — поршни едва выдерживали напор кризисной энергии. Падающие дождевые капли сразу превращались в пар. Уже снижался третий мотылек, а борьба за псевдоразум, обретающийся в шлеме Андрея, еще не завершилась. Гневным конвульсивным движением первый мотылек отшвырнул на несколько футов второго, а тому хоть бы что — с вожделением протянул к Андрею язык, стал лизать затылок.
Первый мотылек погрузил язык в слюнявый рот Андрея, но тут же с тошнотворным чавкающим звуком вынул и принялся искать другое отверстие. Нашел маленькую трубку на шлеме, через которую исходил все усиливающийся ток. Хищник ввинтил язык в отверстие и запищал от восторга.
Под слоями плоти вибрировал череп. Искусственные волны мозга попадали в горло и, невидимые, рвались изо рта. Жаркая струя высококалорийной псевдомысли все била и била в брюхо мотылька, и его желудок, не привычный к такому изобилию, переполнился в секунды.
Мотылек попал в капкан и высвободиться из него уже не мог. Он чуял опасность, но не в силах был встревожиться по-настоящему, не мог думать ни о чем, кроме чарующего, пьянящего потока пищи. Он не мог отвлечься от убийственного наслаждения. С такой же бессмысленной одержимостью ночная бабочка бьется в стекло, ищет путь к смертоносному пламени.
Мотылек приносил себя в жертву собственной алчности, погружался в стремительный поток энергии.
Мотылек приносил себя в жертву собственной алчности, погружался в стремительный поток энергии. У него раздулся желудок, затрещал хитин. Его затопило могучей волной психических эманаций.
Огромная обожравшаяся тварь замерла, а в следующий миг раздался тошнотворный хлопок — лопнули брюхо и череп. Полетели в разные стороны клочья шкуры, куски потрохов и мозга, хлестнули две струи ихора. И брызнул из большущих дыр в туловище недопереваренный мысленный нектар.
Хищник опрокинулся навзничь, рухнул поперек бесчувственного тела Андрея и забился в смертных конвульсиях.
Айзек заревел от восторга, плохо веря собственным глазам. Про Андрея он в этот миг забыл.
Дерхан и Ягарек резко обернулись, посмотрели на мертвого мотылька.
— Готов! — торжествующе воскликнула Дерхан, а Ягарек поддержал ее улюлюканьем удачливого охотника.
Внизу остановились милиционеры, они не видели произошедшего и, услышав вопли ликования, растерялись еще больше.
Второй мотылек уже карабкался по телу своего павшего родича, он лизал и сосал. Гудела и трещала кризисная машина. Андрей по-прежнему корчился под дождем, не сознавая, что с ним творится. «Приманка» все так же шла мощным потоком, и мотылек тянулся к ней.
Появился третий хищник, неистово бьющие крылья разметывали дождевую влагу. Завис на долю секунды, учуяв мертвого собрата. Но запах поразительных эманаций Ткача и Совета был неодолимым соблазном. И мотылек двинулся вперед прямо по слизи, прямо по внутренностям павшего предшественника.