— Айзек? — Крик Лубламая пронесся, перекрывая неослабевающие вопли и визги.
Айзек и Дэвид, вскинувшись, посмотрели на него.
Лубламай бродил перед клетками с леси-мухой и парой золотых попугаев. Он стоял, указывая на штабель поменьше, состоявший из коробок, ящиков и сосудов.
— А это еще что такое?
— А, это мой детский сад, — крикнул Айзек с улыбкой. Он стал пробираться к Лубламаю, таща за собой Дэвида. — Я подумал, было бы интересно посмотреть, как происходит превращение существа, не умеющего летать, в создание летающее; поэтому я постарался раздобыть несколько образцов зародышей и младенцев.
Он остановился рядом со своей коллекцией. Лубламай заглядывал внутрь небольшого садка, в котором лежала кладка яиц ярко-синего цвета.
— Не знаю, что из них получится, — сказал Айзек. — Надеюсь, что-нибудь красивое.
Садок находился на вершине груды подобных ему коробок, открытых спереди, в каждой из которой помещалось свитое неумелой рукой гнездышко; в нем лежало от одного до четырех яиц. Некоторые имели удивительную расцветку, другие были просто коричневато-оливковыми. Небольшая трубка извивами проходила позади садков и исчезала где-то за оградой в бойлере, стоящем внизу. Айзек слегка пнул бойлер ногой.
— Думаю, им нравится, когда потеплее… — пробормотал он. — Хотя не уверен…
Лубламай наклонился, чтобы заглянуть в стеклянное окошко на передней панели одного из резервуаров.
— Ух ты! — воскликнул он в удивлении. — Чувствую себя, как будто снова мальчишкой стал! Меняю на шесть стеклянных шариков.
Дно резервуара кишело маленькими извивающимися зелеными гусеницами. Они жадно и методично вгрызались в листья, беспорядочно раскиданные вокруг них. Черенки листьев переплетались с зелеными тельцами.
— Да, это довольно интересно. Не сегодня-завтра они превратятся в коконы, а потом я буду беспощадно вскрывать их ножом на различных стадиях, чтобы посмотреть, как они превращаются в бабочек.
— Жизнь — жестокий лаборант, — прошептал Лубламай, разглядывая содержимое резервуара. — Какими еще гадами ты разжился?
— Есть кучка личинок мясной мухи. Их легко кормить. Искренность, вероятно, раздражает именно их запах, — Айзек рассмеялся. — Есть еще несколько личинок, которые обещают стать бабочками и мотыльками; есть ужасно агрессивные твари, которые, как мне говорили, живут в воде и превращаются в дамасских мушек, они здесь… — Айзек указал на бак с грязной водой. — А вот, — хвастливо сказал он, подходя к небольшой решетчатой клетке, — нечто весьма необычное… — И щелкнул большим пальцем по контейнеру.
Дэвид и Лубламай столпились за его спиной. Они смотрели, раскрыв рты.
— О, вот это действительно великолепно… — разглядев, пробормотал Дэвид.
— Что это такое? — шепнул Лубламай.
Айзек взглянул через их головы на свою любимую гусеницу:
— Откровенно говоря, друзья мои, ни фига я о ней не знаю. Кроме того, что она большая, красивая и не слишком довольна своим положением.
Личинка слепо мотала толстой головой. По крайней мере четырех дюймов в длину и в дюйм толщиной, она вяло передвигалась по своей проволочной тюрьме; ее пухлое трубкоподобное тело беспорядочно испещрили яркие пятна. Из хвоста торчали острые щетинки. Кроме нее в клетке находились побуревшие листья латука, мелко нарезанное мясо, кусочки фруктов, полоски бумаги.
Кроме нее в клетке находились побуревшие листья латука, мелко нарезанное мясо, кусочки фруктов, полоски бумаги.
— Чем я только не пытался кормить эту тварь. Подсовывал ей все травки и растения, какие только существуют, но она ничего не ест. Тогда я дал рыбу, фрукты, печенье, хлеб, мясо, бумагу, клей, вату, шелк… а она только беспорядочно копошится, голодная, и укоризненно на меня глядит.
Айзек наклонился, просунув голову между головами Дэвида и Лубламая.
— Ясное дело: она хочет есть, — сказал он. — Ее цвет тускнеет, что само по себе тревожно, и с точки зрения эстетики, и с точки зрения физиологии… Я просто в растерянности. Боюсь, эта красотка так и будет лежать тут и умирать прямо у меня на глазах.
— Откуда ты ее взял? — спросил Дэвид.
— Да ты же знаешь, как такие дела делаются, — хмыкнул Айзек. — Мне она досталась от одного типа, который купил ее у женщины, которая в свою очередь… и так далее. Понятия не имею, откуда она родом.
— Ты не собираешься ее препарировать?
— Нет, черт возьми. Если она доживет до окукливания, в чем я — увы — сильно сомневаюсь, будет ужасно интересно посмотреть, что из нее получится. Я даже, может быть, передам ее Научному музею. Ты же знаешь, у меня развито гражданское чувство… Так что в любом случае от этой твари будет мало толку для моих исследований. Я даже не могу заставить ее поесть, она сама завершит метаморфоз, сама полетит. Так что все, что вы видите вокруг… — он раскинул руки, словно пытаясь обнять комнату, — это вода, льющаяся на мою антигравитационную мельницу. А эта маленькая чудачка… — указал он на вялую гусеницу, — мой вклад в науку.
Он широко улыбнулся.
Снизу раздался скрип. Кто-то открывал дверь. Все трое осторожно подобрались к краю лестницы прохода и глянули вниз, ожидая увидеть там гаруду Ягарека, прячущего под плащом фальшивые крылья.