Водяные посредством того, что называют их водяным искусством, способны управлять пластичностью и поддерживать поверхностное натяжение воды таким образом, что некоторое ее количество будет в течение короткого времени сохранять любую форму, какую ей придаст манипулирующий субъект. Это достигается через применение водяными гидрокогезионно-акваморфического энергетического поля малой диахронической протяженности.
Иначе говоря: Бенчемберг знал о том, как водяному удается лепить из воды, не больше, чем Айзек, или какой-нибудь уличный шалопай, или даже сам Силкристчек.
Айзек потянул за несколько рычагов, сдвигая расположенные рядком подвижные зеркала и просвечивая разноцветными лучами фигурку, края которой, как он заметил, уже начали оплывать. Через линзу мощного микроскопа он видел беззаботно шныряющие крохотные микроорганизмы. Внутренняя структура воды нисколько не изменилась: просто она решила принять иную форму, нежели обычно.
Айзек собрал то, что просочилось через трещину в испытательной установке. Он собирался изучить это позже, хотя по предыдущему опыту уже знал, что не обнаружит там ничего интересного.
Он что-то черкнул в лежащем перед ним блокноте. В последующие минуты Айзек подверг водяную фигурку различным экспериментам, прокалывая ее шприцем и вытягивая небольшое количество субстанции, делая с нее гелиотипические снимки в разнообразных ракурсах, вдувая в нее крохотные пузырьки воздуха, которые поднимались и лопались на ее поверхности. В конце концов он довел ее до кипения и обратил в пар.
В какой-то момент Искренность, барсучиха Дэвида, вразвалочку поднялась по лестнице и обнюхала пальцы свесившейся руки Айзека. Он рассеянно погладил барсучиху, а когда та начала лизать ему руку, крикнул Дэвиду, что его питомица голодна. К своему удивлению, ответа он не услышал. Наверное, Дэвид и Лубламай поздно ушли обедать: ведь с момента его прихода прошло несколько часов.
Потягиваясь, он подошел к буфету и кинул Искренности шмат сушеного мяса, который она начала с удовольствием уплетать. Услышав за стеной рокот лодок, Айзек постепенно стал возвращаться к осознанию реальности.
Дверь внизу открылась и захлопнулась.
Айзек торопливо вышел на лестницу, ожидая увидеть возвратившихся коллег.
Вместо них посреди огромного пустого зала стоял незнакомец. Приспосабливаясь к его присутствию, озорные сквозняки обследовали пришельца, словно щупальцами обвивая его, закручиваясь вокруг него пыльными вихрями. Пол был усыпан пятнами света, пробивающегося через открытые окна и прорехи в кирпичных стенах, однако ни один луч не падал непосредственно на него. Айзек чуть-чуть наклонился, и деревянные половицы галереи скрипнули. Незнакомец резко запрокинул голову и, сорвав с себя капюшон, посмотрел наверх, невозмутимо сложив на груди руки.
Это был гаруда.
Нащупывая рукой перила и не силах оторвать взгляда от необычного посетителя, Айзек чуть не свалился с лестницы. Он сошел вниз.
Гаруда пристально смотрел на него. Изумление Айзека одержало верх над приличиями, и он тоже откровенно уставился на гостя.
Удивительное создание было выше шести футов ростом, из-под грязного плаща выглядывали ноги с хищными когтями. Излохмаченная одежда свисала почти до самой земли, свободными складками прикрывая каждый дюйм его тела, не давая разглядеть подробности его облика, за исключением головы. И это великолепное, непроницаемое птичье лицо, казалось, смотрело на Айзека почти властно. Круто изогнутый клюв казался чем-то средним между клювами пустельги и совы. Охристый цвет глянцевых перьев плавно переходил в серовато-коричневый и крапчато-карий. Глубокие черные глаза — темные зрачки, окруженные едва заметными кольцами крапчатой радужной оболочки, — смотрели пристально. Вокруг этих глаз залегли глубокие морщины, придававшие лицу гаруды вечно насмешливое и гордое выражение.
А над головой безошибочно угадывались сложенные и обернутые грубой мешковиной крылья — гигантские конечности из перьев, кожи и костей, которые простирались на добрые два фута от плеч, красиво изгибаясь навстречу друг другу. Айзек никогда не видел, чтобы гаруда расправлял крылья в закрытом помещении, однако читал о пыльном облаке, которое они могли поднять, и об огромной тени, которой гаруда накрывал свою жертву.
«Что ты делаешь здесь, вдали от дома? — с удивлением думал Айзек. — Посмотри на свой окрас: ты родом из пустыни! Наверное, пролетел многие мили от Цимека. Какого хрена ты здесь делаешь, красавчик?»
Он чуть было не преклонил благоговейно голову перед величием этого хищника, но затем прочистил горло и заговорил:
— Чем могу вам помочь?
Глава 4
Лин, к своему смертельному ужасу, опаздывала.
Какого хрена ты здесь делаешь, красавчик?»
Он чуть было не преклонил благоговейно голову перед величием этого хищника, но затем прочистил горло и заговорил:
— Чем могу вам помочь?
Глава 4
Лин, к своему смертельному ужасу, опаздывала.
Мешало еще и то, что она не была страстной поклонницей Костяного города. Ее сбивала с толку перемешанная архитектура этих глухих кварталов: скрещение индустриализма и мещанского бахвальства, облупившегося бетона заброшенных доков и натянутой кожи палаточных бараков. В этой низинно-равнинной зоне, среди сорных зарослей и пустырей, где сквозь бетонно-асфальтовые плиты пробивались толстые стебли диких цветов, различные архитектурные формы сменяли друг друга, казалось, совершенно хаотично.