Только по Айзеку было видно, сколь тяжелое испытание он перенес. Айзек тяжело дышал и кашлял, его рвало. Он тащил свой избыточный вес по воровским тропам, ломал шифер неуклюжими прыжками, хватался за живот и без конца ругался на каждом выдохе.
Они торили себе дорогу в ночи, как в лесу. С каждым шагом все тяжелее делался воздух, гнело чувство ненормальности происходящего, глухая тревога — как будто чьи-то длинные ногти царапали лик луны, отчего не по телу, а по самой душе шел зуд. И со всех сторон доносились крики — жителям города снились плохие сны.
Путники остановились на Мушиной стороне, в нескольких улицах от милицейской башни, умылись и напились у колонки. Потом двинулись к югу сплетением переулков между Седрахской улицей и Селчитским бульваром, направляясь к Пряной долине. В этом почти нежилом, сверхъестественно жутком квартале Айзек обратился к спутникам. Задыхаясь от изнеможения, хватая горящим ртом воздух, упрашивал их обождать, дать ему полчаса для разговора с Лин.
— Мне понадобится чуток времени — объяснить ей, что происходит… — оправдывался он.
Товарищи неохотно согласились и затаились во мраке у стены здания.
— Полчаса, Айзек, — четко сказал Лемюэль. — Потом мы поднимаемся. Понял?
И Айзек медленно двинулся вверх по лестнице.
В доме было прохладно и абсолютно тихо. На седьмом этаже Айзек услышал первые звуки. Это были сонные шорохи — взмахивали крыльями галки. И снова — вверх. Через сквозняки, гуляющие по ветхому и небезопасному восьмому этажу. И к гребню кровли.
Он остановился перед знакомой дверью. «А ведь Лин может и не быть дома, — подумал он. — Может, она сейчас с тем парнем, со своим заказчиком, работает. В этом случае придется… придется оставить записку».
Он постучал в дверь, та отворилась. У Айзека заперло дыхание. Он бросился в комнату.
Пахло протухшей кровью.
Айзек окинул взором маленькое чердачное помещение.
Счастливчик Газид невидяще смотрел на него. Он сидел на стуле; силуэт был очерчен скудным светом, идущим снизу, с площади. Руки Газида лежали на столе. Кисти были тверды как камень. Открытый рот чем-то набит. Чем? Не разглядеть. Спереди Газид был весь залит кровью. Поблескивала кровь и на столе, она глубоко впиталась в древесину. Газиду перерезали горло. На летней жаре в рану мигом набились голодные ночные насекомые.
На миг Айзек ухватился за спасительную мысль, что это всего лишь кошмар, дурной сон из тех, которыми заражен город.
На миг Айзек ухватился за спасительную мысль, что это всего лишь кошмар, дурной сон из тех, которыми заражен город. Он зажмурился и открыл глаза. Но Газид не исчез. Газид был реален. И мертв.
Айзек отвел взгляд от застывшего в смертной муке лица. Посмотрел на скрюченные пальцы. Газида удерживали у стола. Перерезали горло и держали, пока не умер. А потом в рот, раскрытый в последнем крике, что-то засунули.
Айзек осторожно двинулся к трупу. Стиснул зубы и протянул руку, выдернул из сухого покойницкого рта большой конверт. Расправив, прочитал имя, выведенное аккуратным почерком. Свое имя. Испытывая самое тошнотворное предчувствие, сунул пальцы в конверт. Секунду — даже меньше, чем секунду — он не понимал, что вынул. Нечто тонкое, почти невесомое, на ощупь будто истлевший от времени пергамент или высушенный лист. Он поднял руку и в слабом свете луны увидел пару хеприйских крылышек.
Айзек вскрикнул. Исторг вместе с воздухом из легких возглас шока и боли. Глаза округлились от ужаса.
— О нет!.. — воскликнул он, выдавливая остатки воздуха из легких. — О нет! Нет… нет…
Нежные крылья были скатаны в рулон, растрескались при изгибании. От них большими чешуями отваливалась прозрачное вещество. Айзек попробовал их разгладить. Подушечки дрожащих пальцев задевали за трещины. Из его рта рвался протяжный звук. На единственной ноте. Вибрирующий стон. Он снова порылся в конверте и вынул сложенный вчетверо лист бумаги. Отпечатано на машинке. Вверху шапка — то ли шахматный узор, то ли какая-то мозаика. Читая, Айзек тихо заплакал.
Копия № 1.
В Пряную долину.
(Остальные копии доставить в Барсучью топь и Салакусские поля.)
Господину Дэну дер Гримнебулину.
Хепри — существа безголосые, но по испускаемым Лин химическим веществам и по дрожи ее головоножек я догадываюсь, что расставание с этими бесполезными крыльями она переживает крайне остро. Не сомневаюсь, что и нижняя часть ее тела сопротивлялась бы нам, если бы мы не привязали эту стервозную жучиху к стулу.
Мое письмо Вам передаст Счастливчик Газид, ведь это его я вынужден благодарить за ваше вмешательство.
Как я догадываюсь, Вы решили пролезть на рынок сонной дури. Сначала я полагал, что все купленное у Газида Вы оставили себе, но этот идиот проболтался о содержавшейся в Барсучьей топи гусенице, и я оценил величие замысла. Невозможно получить продукцию высшего качества от мотылька, выкормленного предназначенной для людей сонной дурью, но Вы могли бы предлагать свой паленый товар по бросовой цене. В моих интересах — позаботиться о сохранении круга покупателей. Я не потерплю конкуренции.
Еще я узнал, что Вы не смогли удержать в узде чертова производителя. Впрочем, чего еще можно было ожидать от дилетанта. Ваш дерьмовый выкормыш убежал от своей няньки и освободил братишек. Гримнебулин, Вы дурак.