Различные факультеты и кафедры покрыли Ладмид грандиозными сооружениями, затмевавшими весь остальной ландшафт.
Квадратный двор перед огромным старинным зданием научного факультета был усажен деревьями, ронявшими свой цвет. Айзек шел тропой, проторенной многими поколениями студентов сквозь пургу ярко-розовых лепестков. Он деловито поднялся по невысокой лесенке и толкнул тяжелую дверь.
Айзек показал факультетский пропуск, чей срок истек еще семь лет назад, но ему было на это совершенно плевать. Вахтера за стойкой звали Седж, это был совершенно выживший из ума старик, который начал работать на факультете задолго до Айзека и, казалось, будет работать здесь вечно. Как и всякий раз, когда Айзек наносил редкий визит, вахтер приветствовал его невнятным бормотанием — стало быть, узнал. Айзек пожал ему руку и осведомился о здоровье семьи. У Айзека были причины испытывать чувство благодарности к Седжу, под чьим мутным взором он вынес множество дорогостоящего лабораторного оборудования.
Айзек прошел по лестнице мимо стоящих кучками студентов. Большинство из них были людьми, причем мужчинами, но попадались и тесные группки молодых ксениев обоего пола. Некоторые студенты нарочито громко вели теоретические дебаты. Другие что-то записывали на полях учебников, посасывая самокрутки с едким табаком. Айзек миновал компании студентов, оккупировавших конец коридора; они повторяли только что узнанное и вовсю хохотали над маленьким человечком, слепленным из живой глины, который, неловко шатаясь, прошагал четыре ступеньки, а затем рассыпался грудой копошащиеся мульчи.
Чем дальше Айзек продвигался вверх по лестнице и по коридорам, тем меньше было вокруг студентов. К своему раздражению и отвращению, Айзек вдруг обнаружил, что сердце начинает биться учащенно по мере того, как он приближался к кабинету своего бывшего начальника.
Он прошел в отделанный изнутри роскошными панелями темного дерева административный флигель научного факультета.
Длинный коридор упирался в дверь, на которой висела золотая табличка: «Монтегю Вермишенк. Заведующий».
Айзек остановился перед дверью и потоптался в нерешительности. Он испытывал полное замешательство, стремясь как-то сохранить накопленные за десять лет раздражение и неприязнь и в то же время собираясь взять примирительный, дружелюбный тон. Сделав вдох поглубже, он резко постучал, после чего открыл дверь и вошел.
— Вы что себе думаете!.. — вскричал сидящий за столом человек, но, узнав Айзека, осекся. — А-а-а, — сказал он после долгого молчания. — Разумеется, Айзек. Ну что ж, присаживайся.
Айзек сел.
Монтегю Вермишенк как раз собирался позавтракать. Его бледное лицо и плечи круто нависали над огромным письменным столом. За спиной у него находилось маленькое окошко, выходящее, как было известно Айзеку, на широкие проспекты и просторные дома Мафатона и Хнума, однако оно было завешено неряшливой шторой, приглушавшей лучи света.
Вермишенк не был толстым, но начиная от щек и ниже, его покрывал легкий жирок, похожий на мертвецкий саван. Он носил тесноватый костюм, и некротически-бледная кожа виднелась из-под рукавов. Жидкие волосы были причесаны и уложены с каким-то маниакальным старанием. Вермишенк хлебал комковатый сметанный суп, то и дело макал в него кусок непропеченного хлеба и сосал получившуюся кашицу, жадно глотая обслюнявленный хлеб, с которого на стол падали бледно-желтые капли. Его бесцветные глаза в упор смотрели на Айзека.
Айзек уставился на него, благодаря бога за свое крепкое телосложение и кожу цвета подпаленного дерева.
— Я собирался уже наорать на вошедшего без стука и без вызова, но потом увидел, что это ты. Разумеется, тебе закон не писан. Ну, как дела, Айзек? Деньги понадобились? Соскучился по исследовательской работе? — флегматичным шепотком спрашивал Вермишенк.
— Нет, ничего подобного. Вообще, дела у меня не так уж плохи, Вермишенк, — сказал Айзек с наигранным добродушием. — А как ваша работа?
— Хорошо, хорошо. Пишу статью о биовозгорании. Я обнаружил пиротический выступ у огненных пчел. — Наступило долгое молчание. — Весьма занимательно, — прошелестел Вермишенк.
— Здорово, — одобрил Айзек.
Они молча смотрели друг на друга. Айзек не мог придумать решительно никакой темы для разговора. Он ненавидел, но в то же время уважал Вермишенка. Это было неприятным сочетанием.
— В общем, э-э-э… — снова заговорил Айзек, — если откровенно, я пришел просить помощи.
— О нет!
— Да… Видите ли, я сейчас работаю над темой, которая несколько выходит за рамки моих интересов… Знаете, я ведь скорее теоретик, чем практик в науке…
— Вот как? — В голосе Вермишенка проскользнула презрительная ирония.
«Ах ты, гребаная крыса, — подумал Айзек. — Я к тебе всей душой…»
— Так вот, — медленно проговорил он. — В общем, речь идет… то есть, вероятно, хотя я и сомневаюсь… речь идет о проблеме биочародейского свойства. Мне хотелось бы узнать мнение профессионала.
— Вот как?
— Да. Мне бы хотелось узнать… можно ли переделать кого-либо так, чтобы он смог летать?
— М-м-м… — Вермишенк откинулся в кресле и хлебом промокнул остатки супа вокруг рта. У него тотчас появились усики из хлебных крошек. Он сцепил кисти рук перед собой, поигрывая жирными пальчиками. — Значит, летать?