От основного клинообразного строя отделилась группка милиционеров и направилась к реке. Один за другим швыряли они шипящие газом цилиндры в проложенную водяными траншею. Ров наполнился хрипом и визгом, газ обжигал не только шкуру, но и легкие. Столь кропотливо создававшиеся стены пошли трещинами, оплыли, все больше забастовщиков ныряли в воду, спасаясь от ядовитого дыма.
Трое милиционеров опустились на колени у самой кромки берега. Вскоре их обступили полукольцом другие — прикрытие. Трое быстро сняли со спин ружья точного боя. У каждого было по два ружья, заряженных и затравленных порохом, одно в руках, второе рядом, наготове. Они очень быстро нашли цели в серых миазмах. Позади этих милиционеров стоял офицер с приметными серебристыми эполетами капитан-чудотворца, он что-то бормотал — быстро и невнятно. Затем коснулся висков каждого стрелка, рывком убирая руки. Глаза под масками увлажнились и очистились, теперь дым был не помеха милиционерам, они превосходно видели в других диапазонах спектра.
Каждый стрелок знал и силуэт, и характерные движения своей цели. Снайперы поискали в газовых клубах, и вскоре выяснилось, что их цели совещаются, прикрывая рты и носы мокрыми тряпками. Три выстрела протрещали почти одновременно, двое водяных упали, третий в ужасе закрутил головой. Но ничего не увидел, кроме вихрей ядовитого газа. Он бросился к водяной стене, зачерпнул пригоршню и запел заклинание, совершая рукой стремительные эзотерические пассы. Один из стрелков на берегу уронил ружье и схватил запасное. Эта третья цель — шаман, понял он, и если сейчас же не остановить его, на зов может приплыть русалка. Тогда все очень сильно осложнится.
Снайпер вскинул ружье к плечу, прицелился и выстрелил — все это произошло молниеносно и казалось одним слитным движением. Курок с зажатым в нем осколком кремня чиркнул по зубчатому краю крышки полки, брызнули искры, воспламенилась затравка…
Пуля прорвала завесу газа, закрутив его в сложные жгутики, и вонзилась в шею шамана. Третий член забастовочного комитета водяных рухнул в ил, окрасив его своей кровью.
Стены траншеи трескались, рушились. Они вспучивались и проседали, из трещин били струи воды и разжижали грунт на дне. Вода кружилась вокруг горстки уцелевших забастовщиков, вихрилась над ними. Как газ.
И наконец с дрожью Большой Вар залечил свою рану, удалил крошечный разрез, мешавший его течениям. Грязная вода похоронила и трупы, и политические воззвания.
Как только милиция подавила забастовку в Паутинном дереве, настал черед действовать экипажу и десанту пятого воздушного судна. В Собачьем болоте толпы подняли крик, требуя новостей и подробностей столкновения. По трущобным улицам брели уцелевшие пикетчики. Сновали шайки возбужденной уличной шпаны.
На улице Серебряная спина вопили уличные торговцы фруктами и овощами, показывали вверх. С пузатого дирижабля сбросили какие-то снасти, теперь они, качаясь и разматываясь, летели к земле. Галдеж усилился, когда по небу вдруг раскатился рев клаксонов — сигналил один из пяти дирижаблей. В горячем воздухе над улицами Собачьего болота спускался отряд милиции.
Бойцы соскальзывали по тросам в проемы между ветхими крышами, подошвы высоких сапог гулко ударялись о скользкий бетон двора. Эти милиционеры в причудливых доспехах больше походили на конструкции, чем на людей. Несколько рабочих и бродяг, оказавшихся в этом тупичке, смотрели на них раскрыв рты, пока один из милиционеров не повернулся к ним и не поднял огромное ружье с раструбом на стволе, не махнул им грозно: «Берегись!» Это произвело действие сродни магическому: кто упал на землю, кто пустился наутек.
Милиционеры ринулись вниз по мокрой лестнице, в подземную бойню. Блюстители порядка прорвались через незапертую дверь и стали стрелять в клубящийся кровавый пар. Мясники оторопело повернулись к дверям. Один упал и захрипел в агонии — пуля пробила легкое. Его тысячекратно пропитанная кровью блуза снова увлажнилась, на этот раз с изнанки. Остальные рабочие бросились бежать, поскальзываясь на хрящевине.
Милиционеры сбрасывали с крюков качающиеся и сочащиеся кровью туши свиней и коз, а затем под их рывками сорвался с потолка и весь подвесной ленточный транспортер. Волна за волной атакующие устремлялись к противоположной стене темного помещения и дальше бежали вверх по лестнице, скапливаясь на неширокой площадке. Запертая дверь в спальню Бенджамина Флекса их не задержала, ее снесли, как марлевую занавеску. В комнате сразу заняли места обочь платяного шкафа; один отстегнул со спины громадную кувалду. Тремя мощными ударами он превратил шкаф в груду щепы; появилась дыра в стене, через нее рвались треск и рев парового мотора, лилось сияние масляного светильника.
Двое милиционеров скрылись в потайной комнате.
Раздался приглушенный крик, а потом звуки тяжелых ударов.
Бенджамин Флекс, шатаясь, пролез в дыру. Он корчился и дергался, брызгал кровью на грязные стены, покрывая их радиальными узорами. Рухнул на пол, ударившись головой, и попытался ползти, бессвязно ругаясь. Второй милиционер наклонился, взял за рубашку, легко — пар куда сильнее человеческих мышц поднял и прислонил к стене.