— Отлично, — щелкнув барабаном, сказал Винченце. — Итак, зачем вы сюда явились?
— За сокровищем.
— Каким? — насторожился маркиз.
— Вам лучше знать, — без тени улыбки заявил пленник.
— Вы следили за мной?
— От Парижа до Гельсингфорса. Потом я упустил вас из вида, но ненадолго.
— Кто знает, что вы здесь?
Вампир покачал головой:
— Вы же знаете, мы одиночки.
— Эх, не всегда и не все, — вздохнул Винченце. — Кто вам сказал о кладе?
— Вы сами, — усмехнулся вампир, показав клыки.
— Что, простите? — поднял бровь Винченце. — Как-то не припомню.
— Неудивительно. На той пирушке вы славно погуляли, едва на ногах держались. Ну я помог вам добраться до дома. Там вы упали на диван и даже оказались не в состоянии снять сапоги. Приняв меня за одного из своих собутыльников, принялись толковать о бесценном сокровище. Довольно бессвязно, надо сказать.
— Этого пьяного бреда оказалось достаточно, чтоб вы примчались сюда. Надеюсь, вы тогда не воспользовались моим, э-э, беспомощным состоянием? — поинтересовался он, причем вовсе не из-за беспокойства за свое здоровье, как могло показаться вампиру.
— Нет, от пьяной крови меня мутит, — заявил тот. — Но клад… Он ведь действительно существует? — как-то напружинившись, спросил пленник.
— Возможно, — жестко улыбнулся Винченце. — Только тебе этого никогда не узнать.
Зарядив, он отложил в сторону револьвер. Достал нож — не игрушечный, а тот самый, что вчера просвистел у него над головой, — и метнул в вампира. Тот дернулся и с недоумением обнаружил, что стягивавший руки ремень разрезан, точно бритвой.
— Свободен! — объявил маркиз пленнику и запустил в него каким-то маленьким предметом: — Держи подарок!
Тот машинально поймал брошенное — и, взвыв от боли, с яростью швырнул обратно. Хлопнув сильными крыльями, взмыл в небо.
— Эй, погоди минутку, amichetto! — крикнул вслед Винченце.
Тот, взмахивая крыльями, как огромный нетопырь, на миг тяжело завис над его головой.
— Ты не горячись, я пошутил… — миролюбиво начал было Винченце.
— Ты не горячись, я пошутил… — миролюбиво начал было Винченце.
Рыкнув по-звериному, вампир дернулся выше в небо.
Тут из-за горизонта наконец-то показалось солнце. Яркие золотистые лучи брызнули сквозь верхушки деревьев. Застигнутый врасплох, вампир оглушительно взревел. Лучи, прикасаясь к его серой коже, превращались в языки пламени. Огонь вмиг охватил его целиком — и он исчез, оставив после себя лишь облако пепла.
— Вот и погорячился… Ну надо же! — присвистнул Винченце, наблюдавший за происходящим, прищурив глаза из-под ладони. — Там уже рассвет, утро наступило, а здесь еще совсем темно.
Подняв с земли маленькую луковку чеснока, поднес к носу, принюхался:
— Фу! — поморщился. — И правда гадость! — и спрятал ее обратно в карман жилета, к золотой луковице часов.
Глава 8
Ведьма на базар летала,
Привезла подарки:
Домовым два самовара
Да русалкам прялки.
Когда Иван Петрович обронил, что намерен их поселить «в тереме с яминой», в воображении Феликса нарисовалась довольно унылая картинка: заболоченная канава, заросшая камышами и осокой, на окраине деревни, на склоне брошенная изба с покосившейся крышей и заколоченными слепыми окошками, с огромной зияющей ямой в полу. После бурных объяснений со старостой иного нельзя было ожидать. И он ничуть не удивился, когда Глафира привела гостей на самый конец селения, к лесной опушке. Однако, когда взобрались по довольно-таки крутому склону (что Серафиму Степановичу далось не так-то легко), глазам предстал уютный дом (даже, можно сказать, терем), в три яруса, с широким крыльцом, верандой, резными наличниками и лихим коньком на остроугольной крыше. Окружал теремок цветущий сад, где за низеньким ажурным заборчиком на ровных грядках распускались пышные герани и гортензии, а чуть дальше ковром стелилась клубника. Со стороны веранды тяжелыми от наливающихся ягод ветвями в окна стучались черешни и сливы.
— А там есть ямина? — спросил в недоумении Феликс.
— Да вон! — указала Глафира. — На крыльце стоит, нам рукой машет. Она гостям завсегда рада. — И помахала в ответ.
Полина Кондратьевна Ямина — так звали хозяйку чудесного терема. Оказалась она женщиной молодой, собою видной: и пышная коса, и формы, приятные мужскому глазу, и стать, и скромные манеры — все достоинства, обязательные для настоящей красавицы, имелись у нее в избытке. К тому же была она владелицей приличного капитала (не считая дома) и мельницы — единственной на всю округу. С доходов от этой мельницы, отданной в аренду старосте, Полина Кондратьевна и жила. Причем совсем не бедно. Хотя много ль ей нужно, одной-то? Муж ее, мельник, подаривший ей свою смешную фамилию, помер во цвете лет, раздавленный сорвавшимися с высоты мешками с мукой, оставил молодую вдову, горемычную, одну-одинешеньку на всем белом свете. Даже детишек завести не успели…
Все это радушная Полина Кондратьевна поведала гостям за роскошным ужином.
За завтраком же Серафим Степанович услышал от нее полную историю ее скромной жизни и жестокой судьбы.
Они сидели на широкой веранде, хоть и расположенной на солнечной стороне, утопающей в приятной тени буйно разросшегося по перилам и забравшегося на крышу вьюна.