Тропка вывела к опушке. Оттуда, петляя между овражками и огородами, спустилась к деревне — прямо к избе бабки Нюры. Похоже, именно этой дорожкой старушка намеревалась в прошлый раз прогуляться, если б он ее не вспугнул. Но что могло ей понадобиться среди ночи в заброшенной хижине? Отметив для себя данный вопрос — и отложив его на потом, — Феликс отправился к терему госпожи Яминой. Давно пора отдохнуть, перекусить… В общем, собраться с силами для предстоящей ночи.
И снова тихая летняя ночь обещала выдаться отнюдь не сонной.
Русалки появились на берегу вовремя и даже чуть раньше условленного срока. По всей видимости, белокурая их госпожа не позволила нигде задержаться для игр и веселых проказ. За что сама же поплатилась долгим ожиданием, проявляя при этом все признаки нетерпения. Сочувствуя беспокойству хозяйки, русалки скрашивали медленно тянущееся время унылыми хороводами да песнями про несчастную любовь.
Итальянец обещанья не сдержал, на свидание не явился. На берег озера резвый конь принес лишь юного баронского сына.
— А где же ваш друг? — задала логичный вопрос русалка и опечалилась.
— Не смог! — спрыгнув с лошади, ответил тот. — Просил передать ужасные извинения и молить о прощении у вас на коленях, — и с горящей в глазах надеждой взглянул на нее.
Девицы-водяницы прыснули в ладошки:
— Прям у вас на коленях!! Удержите ль молодца?!
— А я б удержала! — заявила самая пухленькая.
Молодец услышал и смутился.
— Милая Лилия! — горячо воскликнул он, бросаясь перед девушкой на колени, — Быть может, я не столь блистательный оратор, как синьор Винченце, но позвольте…
— Что? — спросила она, потому как, засмотревшись в ясные русалочьи очи, юноша замолк на полуслове, напрочь позабыв выстраданный за день монолог.
— Я… Я мог бы, я готов… — запутался он, пытаясь припомнить блестяще сочиненную речь для немедленного покорения сердца красавицы.
— Ах, бросьте… — промолвила та.
— Что бросить? — переспросил он, оглянувшись.
— Оставьте все это, — повела она плечом. — Вставайте, не то набьете полные сапоги песку.
— Уже набил, — кивнул он, послушно поднимаясь.
Что поделать. С плохо скрытой досадой русалка завела беседу.
— Милый Артур, может, вы расскажете, что же все-таки помешало синьору Винченце нас навестить?
— Эх, его гербарий, сударыня.
— Что?
— Ну эта, всякая сушеная трава в толстой книжке. Он с ней как с писаной торбой носится. Представляете, я его все звал, звал к нам на лето в поместье, в гости к папеньке с маменькой. Уж говорю, так все рады будут! А он согласился приехать, только когда выведал в доскональности, в каких местах усадьба, да какие вокруг леса, да что в них растет. Сумасшедший, право. Говорит, он у нас гостит в этой, как ее — в экспедиции! Представляете, милая Лилия, каждое почти утро встаю, спрашиваю лакея, а он говорит, синьора нет дома, он еще до рассвета на променад отправился. Это в такую-то рань! За крапивой! За чертополохом, колючками всякими.
— Зачем ему это? — удивилась русалка, слушавшая с лестным для юноши вниманием.
— Говорит, для научных знаний.
— Может, аптекарем пойдет служить? — предположила одна из девушек.
— Да что ты! — отмахнулся Артур. — У его дяди в Шотландии знаешь какой замок! Он мне фотографическую карточку показывал. И Винченце — единственный наследник.
— Выходит, и вправду только из любви к науке, — обратив мечтательный взгляд к звездам, вздохнула красавица. — Ради блага человечества.
— Вот-вот, — согласно закивал Артур и, воспользовавшись моментом, подсел поближе.
— Ну а вы чем занимаетесь? — благосклонно поинтересовалась русалка.
— Я-то? Учусь.
— Студент, стало быть, — протянула девица.
— Ага! — смело соврал он, не моргнув глазом, прибавив себе несколько отсутствующих лет прилежания.
— А после кем будете?
— Ну пока не знаю. Папа говорит — банкиром, мама — дипломатическим послом.
— А вы сами бы что выбрали?
— А я б в гусары пошел, — признался будущий барон.
— Ах, гусары! — хором восхитились русалки. — Это так романтично!..
Белокурая Лилия лишь улыбнулась.
Феликс больше не мог вынести этих разговоров, ни слова. Все получалось совсем не так, как он представлял днем. Но как должно было быть — он не мог бы сказать, сам не знал.
Все получалось совсем не так, как он представлял днем. Но как должно было быть — он не мог бы сказать, сам не знал. Ее улыбки почему-то раздражали, звонкий голос резал слух. Он уже жалел, что пришел сюда, — но уйти не мог, как не мог оторвать глаз от силуэта в мерцающем ореоле золотистых кудрей. В эту минуту он презирал себя как никогда в жизни.
Ветви гибкой вербы скрывали его каскадом острых листьев, будто какого-то бессловесного лесного духа. У самых корней, переплетенных клубком скользких змей, недвижно стояла вода озера, невидимая под гобеленом зеленой ряски и круглыми листьями кувшинок.
Отсюда была прекрасно видна и лодка русалок. Они привязали ее к коряге в тростнике — с другой стороны песчаной гряды. Развернутая течением, покачиваясь, лодка выглядывала кормой из зарослей, мерцающим ореолом распускала круги по глянцево-черной поверхности. Возле нее из воды показалось что-то округлое — и сразу же нырнуло обратно с тихим плеском. У костра никто не оглянулся, заняты беседой… Наверное, выдра или бобер вздумал порезвиться, решил Феликс.