— Все как прежде, — сказала я, пряча обиду под легкомысленным тоном.
— Ты о чем?
— О твоих двойственных чувствах. Ты и хочешь, чтобы тебя увидели со мной, и осторожничаешь.
— Неправда. Я всегда этим гордилась.
— Прежде, но не сейчас.
— Может быть, мне хотелось бы, чтобы ты тоже мной гордилась.
— Может быть, мне хотелось бы, чтобы ты тоже мной гордилась. А получается всегда наоборот. Вот это я и имею в виду.
— Я горжусь тобой и гордилась раньше, даже когда ты вела себя так, что больше всего на свете мне хотелось запереть тебя в подвале.
— По-моему, это квалифицируется как жестокое обращение с ребенком.
— В твоем случае присяжные сошлись бы на жестоком обращении с тетей. Можешь не сомневаться. Рада, что вы с Джанет вроде бы неплохо ладите. Хорошо, что она вернулась из Аспена и теперь вы вместе.
Моя племянница остановилась и, щурясь от солнца, посмотрела на меня.
— Спасибо за то, что ты ей сказала. Для нее это много значит.
— Я сказала то, что чувствую. Может быть, когда-нибудь то же самое скажут и ее родные.
Мы подошли к машине. Марино сидел за рулем и, как обычно, попыхивал сигаретой.
— Привет, Пит, — сказала Люси. — Тачка в автомойку просится.
— Никуда она не просится. — Тем не менее он отбросил окурок, вышел и, подтянув брюки, придирчиво осмотрел свой «форд». Вид у него был при этом до того комичный, что нас разобрал смех, и сам Марино с трудом удержался от улыбки. Вообще-то ему даже нравилось, когда мы над ним подтрунивали. Потрепавшись с минуту, Люси ушла, а на дороге снова появился золотистый «лексус» последней модели. Солнце било в лобовое стекло, и рассмотреть водителя нам не удалось.
— Это начинает действовать мне на нервы, — проворчал Марино, провожая внедорожник взглядом.
— Может, стоит пробить номера, — предложила я.
— Уже пробил. — Он повернул ключ и сдал назад. — В ОТС компьютер накрылся.
Компьютер в Отделе транспортных средств накрывался, на мой взгляд, слишком часто. Мы вернулись к лаборатории, и Марино снова отказался войти вместе со мной, предпочтя оставаться на парковке. Молодой человек в проходной сказал, что на этот раз я могу пройти без сопровождения.
— Доктор в подвале, — сообщил он, не отрываясь от компьютера.
Я нашла доктора Мэтьюза в кабинете, перед экраном с развернутым черно-белым спектром.
— А, это вы, — протянул он, оглянувшись.
— Похоже, вам улыбнулась удача, — заметила я. — Хотя и не вполне понимаю, что вижу. Может, еще рано?
— Нет, нет, не рано. Вот эти вертикальные линии — видите? — указывают на энергии обнаруженных гамма-лучей. Одна линия равна одной энергии. Но большинство линий, которые мы здесь видим, — это фоновая радиация. От нее не спасают даже свинцовые слитки.
Я присела рядом.
— Что все это означает? А то, что принесенный вами образец не испускает высокоэнергетические гамма-лучи. Если вы посмотрите на энергетический спектр, то увидите, что вот этот гамма-луч характерен для урана-235. — Мэтьюз указал на один из импульсов.
— Хорошо. И как это понимать?
— Понимать нужно так, что материал у вас доброкачественный. — Он посмотрел на меня.
— То есть тот, что используют в ядерных реакторах? — уточнила я.
— Совершенно верно. Тот самый, который требуется для производства топливных таблеток или стержней реактора. Но, как вам, наверное, известно, только 0,3 процента урана — это уран-235. Остальное — обедненный.
— Да, все остальное — уран-238.
— Вот его вы и принесли.
— Если образец не испускает высокоэнергетические гамма-лучи, то как вы можете определить это по данному энергетическому спектру?
— Благодаря кристаллу германия, который обнаруживает именно уран-235.
В данном случае его низкое процентное содержание указывает на то, что мы почти наверняка имеем дело с обедненным ураном.
— И он не может быть отработанным топливом из реактора, — заключила я.
— Нет, не может, — подтвердил Мэтьюз. — В представленном вами образце нет ядерного топлива. Нет стронция, цезия, йода, бария. Их вы увидели бы на сканирующем электронном микроскопе.
— Да, таких изотопов не обнаружилось, — согласилась я. — Только уран и другие элементы, естественным образом присутствующие в почве. В том, что они попали на подошву чьей-то обуви, нет ничего необычного.
Я еще раз взглянула на пики и впадины, которые вполне могли сойти за кардиограмму насмерть перепуганного человека. Мэтьюз делал какие-то пометки на листке.
— Вам сделать распечатку? — спросил он.
— Да, пожалуйста. А где используется обедненный уран?
— Вообще-то он ни на что не годен. — Доктор пробежал пальцами по клавиатуре.
— Если он не поступил с атомной станции, то откуда тогда?
— Скорее всего, с какого-то предприятия, занимающегося разделением изотопов.
— Такого, например, как Окридж в Теннесси? — предположила я.
— Не совсем. Они там больше этого не делают. Но, конечно, занимались этим на протяжении нескольких десятков лет. И у них наверняка есть склады металлического урана. Подобные предприятия есть также в Портсмуте, Огайо, и Падьюке, Кентукки.
— Послушайте, доктор. Ситуация такова: кто-то принес частички обедненного металлического урана в машину на подошвах обуви. Можете дать этому логическое объяснение? Как и почему?