— Ну, хорошо, — вздохнул Волк. — Как тебя звать — не говоришь, как меня звать — знать не хочешь. Твое право, как сказал бы один мой знакомый правозащитник. А как я очутился в твоей камере — тебе тоже не интересно? Или на тебя каждый час сверху падают люди?
Эта сентенция смогла если не разговорить Недостойного, то, по крайней мере, запрудить несвязный поток его слов.
Он замер, и даже по спине его было видно, что задумался.
— Недостойный не имеет права подвергать сомнению действия Благодетеля, — наконец изрек он.
— Опять — двадцать пять, — фыркнул Волк. — Не хочешь разговаривать по-человечески — не надо. Сиди тут дальше. У меня тут, кажется, и без тебя проблем хватает.
И он встал, отряхнулся от мелкой сухой пыли и поднял лампу вверх на вытянутой руке, желая разглядеть, откуда это он так удачно слетел. Но все, что он увидел — черная непроницаемая тьма.
— Неуважаемый, — задумчиво позвал он. — У тебя тут лестница есть? Ну, или ящики какие-нибудь? Или мебель?
— Ничего нет, Благодетель…
— Кто бы мог подумать… — мрачно пробормотал Волк и опустил руку.
Осторожно, мелкими шагами добрался он до стены — она оказалась холодной и неровной на ощупь — и, держась за нее правой рукой, медленно обошел камеру, наступив при этом несколько раз на что-то мягкое и склизкое. Изо всех сил он надеялся, что это был разбросанный завтрак неаккуратного смертника, а не то, что он подумал.
Так он нашел дверной проем. Двери как таковой не было — был тяжелый плоский камень, приваленный снаружи, без отверстий и выступов. Попробовав толкнуть его, он почувствовал, что камень слегка дрогнул, но не более.
Но и это обнадеживало.
— Эй ты, неприкасаемый! Иди сюда, — скомандовал Волк.
Заключенный подошел и безвольно становился.
Точечный свет лампы выхватил из мрака высокую сутулую фигуру, осунувшееся лицо с клочьями свалявшейся бороды и большие глаза, чуть навыкате.
— Толкай дверь, — распорядился Волк.
— Но она же откроется! — в ужасе отшатнулся арестованный.
— Ну? — не понял Волк. — И в чем проблема?
— Но стражник приказал мне сидеть тут и ждать, пока за мной не придут!
— А когда придут, тогда что?
— Поведут на казнь, как и приговорил меня милосердный судья.
— И что с тобой сделают? — продолжал допытываться Серый, которого последние двадцать минут не покидало ощущение, что или он сошел с ума, или под влиянием кактусового сока Шарада ему видится какой-то нелепый, сумбурный сон, который вот-вот должен кончиться, но почему-то никак не кончается…
— Мне свяжут руки и ноги и сбросят в водопад.
— Водопа-ад… — помимо воли умильно вырвалось у Волка, и блаженная улыбка растеклась по его лицу при этом волшебном мокром слове. — Ну, и что? Ты погибнешь?
— Да, — сурово сказал заключенный. — Так мне и надо.
— Да что ты такого сделал?! — не выдержал Серый и взмахнул руками.
Мгновенно человек обрушился бесформенной кучей на пол, закрыл руками голову и запричитал:
— Не бей меня, о Благодетель! Я признаю свою вину! Я заслуживаю смерти! Не бей меня!..
— Мужик, ты чего? — кинулся к нему перепуганный не меньше него Серый. — Да что с тобой такое-то, а? Чего ж ты такой запуганный-то, а? Что у вас тут в подземном королевстве делается? Что за ерунда?
— Не бей меня…
— Да никто не собирается тебя бить, — мягко тронул его за плечо лукоморец. — Ты послушай меня, чудак ты человек. Я никакой не Благодетель, и не Неприкаянный, я вообще у вас тут впервые. Я искал подземную речку, спускался по старой лестнице, спускался, спускался, и вдруг провалился к тебе сюда. И теперь я хочу выбраться обратно, понял? Вернее, хотел, еще недавно, — зловеще пробормотал он себе под нос.
— Спускался? По лестнице? Но мы на верхнем ярусе, выше нас нет галерей, — робко прошептал Недостойный.
— Выше вас есть земля и солнце. И ветер, — добавил Волк после секундного раздумья. — И песок. Очень много песка. И старый заброшенный город.
— Да, я знаю, так гласит предание, — согласно кивнул арестант. — Солнце и песок, и нет больше на земле воды, и нет жизни… Постой! — вдруг встрепенулся он. — Если там, на поверхности нет воды и нет жизни, то ТЫ откуда взялся?
— Так это я и пытаюсь рассказать тебе уже полчаса!!! — горячо воскликнул Серый, но от экспрессивных жестов воздержался. — Нет воды только в этой пустыне, а километрах в трехстах отсюда есть оазис с колодцами, а еще дальше — другие города, и вода там течет рекой, и можно пить, сколько хочешь, или даже купаться…
— Но на поверхности не может быть воды! Она вся здесь!.. А оттуда она ушла еще во времена наших предков — так боги прогневались за их неблагодарность… И с тех пор… С тех пор… Но этого не может быть!!!.. Я — Недостойный!!! Я — преступник!!! Я оскорбил Благодетеля!!!.. Я должен умереть!!!.. — осужденный снова впал в беспокойство, но на этот раз его слова самобичевания звучали так, как будто он пытался убедить в их правильности уже самого себя.
— Да подожди ты, как там тебя… Ну, имя-то у тебя есть, а?
— Резец Огранщик…
— Я говорю, имя твое как?
— Так я же только что сказал тебе, — удивился арестант.
— Резец Огранщик мое имя.
— Имя? — недоверчиво переспросил Серый. — Которое это из них — имя?