Задыхающийся от первых симптомов аллергии на жженые перья Рух Иудав прерывисто хихикнул.
— Оннаступилмненаногу… и я… месяц… неходилвшколу… Иподарил… тебезаэто… свой… перочинный… йэ-кхэ-кхэ-кхэй!.. Охй…
— Чтоб ты сдох… — автоматически произнес Гагат эквивалент Шатт-аль-Шейхских черных магов общечеловеческому «Будь здоров».
— Тебетогоже… — вежливо прокашлял в ответ его брат.
— Так я тебе сказал… какие перья… положить… — вернулся к больной теме Гагат.
— Какие?..
— Заморской птицы «вора бей», бестолковый!.. Они же… в рецептуре… нахождения вора… ясно прописаны… Мы же их вместе… утром покупали… Забыл?..
— Незабыл… Асколькоони… стоят… забыл?.. Ияподумал… Перо… оноиесть… перо…
— Болван… он и есть… болван… — раздраженно прошипел себе под нос Гагат.
А вслух сказал:
— Пока ты приходишь в себя… я спущусь вниз и посмотрю… может, что-нибудь все-таки… получилось… — и, набрав полную, еще саднившую и горевшую от пережитой газовой атаки, грудь воздуха, старший брат нырнул в подвал.
Через пять минут из подполья донесся его ворчливый, но довольный голос:
— Кончай чихать! Спускайся! По-моему, результаты есть!..
Осадок на дне реторт был, кажется, правильного цвета и консистенции, сама жидкость — приблизительно нужного запаха; кости, камни и пуговицы из пульсирующего сторожевого тридцатисемигранника разлетелись с каким-то значением, пусть пока и не очень понятным; жертвенные существа положили свои жизни на алтарь оккультных наук в почти нужном порядке, что доказали их селезенки… И если пренебречь небольшой погрешностью, встречающейся при каждой магической операции, как, вроде бы, учили их когда-то преподаватели, не к ночи будет помянуто… Словом, из тех данных, что им удалось получить за сегодняшнее гадание, вполне можно было определить, где находятся и куда движутся и кувшин, и похититель кувшина.
И братья, шумно примирившись, и поклявшись, что следующее гадание они уже будут проводить на внутренностях злосчастного вора, бросились наверх собираться в путь.
* * *
Вздохнув в последний раз ускользающей прохладой, ушло на покой утро, уступив место разгоряченному самодовольному дню, а Фарух все спал, и не подозревал, какие пронзительные краски и красоты рассвета он не увидел, какие чистые, радостные и звонкие птичьи голоса не услышал, какие головокружительные, пьянящие запахи моря, горных трав и цветов он пропустил, и приближение какого большого и хорошо вооруженного конного патруля он прозевал.
О последнем, вот уже через несколько минут, он будет жалеть больше всего из перечисленного выше.
Хотя птичье пение тоже было очень даже ничего.
А пока шесть всадников остановились в нескольких конских шагах от него и придирчиво, но недоверчиво оглядели.
— Это не наш, — наконец, уверенно заявил один из них.
— Это можно исправить, — не менее уверенно выразил свое мнение другой.
— Наверное, его купцы оставили, — предположил третий.
— И что?
— Ничего. Оставили — значит, не нужен.
— Не нужен им — сгодится нам, — подытожил всадник на самой большой лошади, по-видимому, командир конного патруля. — Амбабула, разбуди несчастного юношу.
— Будет сделано, о Секир-баши, — и самый молодой, но самый огромный солдат, прихватив моток веревки, соскочил на землю и, мягко ступая подкованными сапогами по белому песку, вразвалочку подошел к спящему.
Вывернуть ему руки за спину и связать их было для него делом нескольких секунд.
— А-а-а-а!!!.. Ой… — только и смог сказать по этому поводу начинающий купец.
— С добрым утром тебя, странник, — довольно ухмыляясь, приветствовал его Амбабула. — Не желаешь ли прогуляться с нами?
И он привязал свободный длинный конец веревки к своему седлу.
— Что?.. Как?.. Где?.. Зачем?.. Кто?.. — одуревший от неожиданной боли и неласкового пробуждения, Фарух, казалось, поставил себе целью перебрать за один прием весь мировой запас вопросительных слов.
— Я — охранник Амбабула. Это — наш великий и мудрый командир Секир-баши. Нам не интересно, как зовут тебя, но, главное, что ты должен запомнить, так это то, что ты теперь — раб его величества калифа Шатт-аль-Шейхского Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса, и будешь работать в его копях и добывать изумруды, пока мы тебя не отпустим.
Несмотря на панику, смущение и страх, за последние слова Фарух ухватился, как утопающий — за акулу:
— А когда вы меня отпустите?
— Как всех отпускаем, так и тебя отпустим, — словно удивляясь непонятливости ребенка при самых очевидных фактах, пожал плечами Секир-баши.
Несмотря на панику, смущение и страх, за последние слова Фарух ухватился, как утопающий — за акулу:
— А когда вы меня отпустите?
— Как всех отпускаем, так и тебя отпустим, — словно удивляясь непонятливости ребенка при самых очевидных фактах, пожал плечами Секир-баши.
— А как всех отпускаете?
— Не знаем. Пока еще ни разу никого не отпускали, — весело засмеялся собственным словам как какой-то удачной шутке тот.
— Но я протестую!.. Я — свободный человек!.. Я — купец!.. Я заплачу вам выкуп за свою свободу!
— Выкуп? — заинтересовались стражники. — Тысячу золотых? Две тысячи? Три?
— Четыре! Каждому! Как только вернусь в Шатт-аль-Шейх! — от ужаса Фарух не соображал, что делает или говорит.