— Эй, юноша, что это ты там делаешь, скажи мне на милость? Что ты бегаешь вокруг меня кругами? Что ты там под меня заглядываешь — у меня что — на заду что-то написано? Или ты меня ограбить хочешь? Так у меня нечего красть, я бедный… И вообще — дай ты мне умереть спокойно!.. — царь попробовал поворачиваться, чтобы уследить за энергичными перемещениями незнакомца, но от беготни того у него закружилась голова, и он повалился наземь, успев, впрочем, ухватиться за ветку кустарника. Та тут же превратилась в золотую, обломилась, и царь скатился с пригорка прямо на дорогу.
Отрок Сергий снова подскочил к тому месту, где только что лежал Ардос и стал что-то высматривать и выщупывать.
Потом гордо выпрямился, отряхнул пыль со штанов и, склонив голову чуть на бок, спросил слабо барахтающегося в придорожной пыли тощего старика:
— А что бы ты сказал, царь Ардос, если бы дар твой остался как есть, а жить ты бы смог по-прежнему?
— Не гневи богов, юноша. Ступай себе, откуда пришел. Не смейся над умирающим…
— Да нет, дед, я серьезно. Что ты мне дашь, если я помогу тебе сохранить дар?
— Ну, если бы был на белом свете смертный, который смог бы это сделать… Я бы дал ему сколько угодно золота, столько, сколько он бы смог унести!
— Так «сколько угодно», или «унести»?
— Сколько угодно унести.
— Хорошо. Только увезти.
— Увезти?
— Да. Увезти. Не унести.
— Хм. Смотря на чем.
— Какая разница?!
— Большая. Или он повезет золото в тачке, или в телеге, запряженной одной лошадью, или двумя, или в двух те…
— Царь. Тебе бы следовало родиться ростовщиком, а не царем.
— Спасибо за комплимент. Но этим ты меня не смягчишь. Царское слово тверже гороху. Сказал — «унести», значит…
— Ну, как хочешь. Унести — так унести. До свидания, — Волк сделал вид, что собрался уйти. — Счастливо добраться до своего этого Эпсилона. Пока.
— Эй-эй-эй!!! Постой!!! — до Ардоса, наконец, что-то дошло. — Я согласен! Согласен!.. Только не уходи!.
Сказал — «унести», значит…
— Ну, как хочешь. Унести — так унести. До свидания, — Волк сделал вид, что собрался уйти. — Счастливо добраться до своего этого Эпсилона. Пока.
— Эй-эй-эй!!! Постой!!! — до Ардоса, наконец, что-то дошло. — Я согласен! Согласен!.. Только не уходи!.. Не уходи!.. Я согласен!.. Увезти!.. Только увезти на одной лошади!.. Которую ты купишь сам!..
— Ну и жлоб ты, царь, — умилился лукоморец. — Если бы не особые обстоятельства, бросил бы я тебя тут к твоей стеллийской родительнице и не пожалел…
«А Иван пожалел бы,» — почему-то пришло ему в голову. — «И ни копейки бы не взял. Еще бы на дорогу денег дал. И до дворца бы довез. Ну, не дурак ли? Рыцарь, блин, лукоморский… Где я его искать теперь буду — ума не приложу… Да и жив ли?..»
Волк вздохнул.
— Ладно, — махнул он рукой. — Вон, видишь эти камни? Сделай их золотыми — и мы квиты. Не поеду я к тебе в гости.
— А ты меня не обманешь? — подозрительно зыркнул царь на Серого.
— Обману, обману, — пообещал Волк. — Давай, бегом, пока я не передумал.
— Что, всю кучу? — попытался было поторговаться Ардос, но, увидев выражение лица незнакомца, без лишних слов подскочил к осыпи и провел по ней руками.
Груда бесформенного булыжника засверкала под лучами солнца.
Отрок прищурился.
— Еще вон тот.
И еще одной искоркой килограмм на пять стало больше.
— Гут. А теперь слушай и запоминай. Два раза повторять не буду. Я тут за тобой посмотрел, и увидел, что там, где ты руками тронешь, там действительно все золотеет. Но и все. То бишь, на другие части тела твое чудо не распространяется. Поэтому есть ты спокойно сможешь, если тебя кто-нибудь другой кормить станет. Слуга там, или жена, или еще кто — это уж не мое дело.
— О!!!..
— Да. А ежели ты сам поесть захочешь, или подушку, скажем, поправить, или обнять кого — так ты тонкие перчатки надень.
— Что?..
— Перчатки, говорю.
— Что-что?..
— Пер… Стой. У вас что — перчаток не знают?
— Чего?
— Ну, темнота… Перчаток, говорю. Это такие носки на руки. Они же рукавички. Они же варежки. Ну?..
— Нет… В толк не возьму, о чем ты говоришь, чужестранец… — поник разочарованный царь.
— Да, ладно, не расстраивайся, — посочувствовал Волк, в очередной раз сам себе подивившись. — У меня, вон, пара вондерландских сохранилась. Щас в багаже посмотрю. Только они больно толстые. Тебе потоньше сшить надо будет.
— И как они мне помогут?
— Ты их оденешь — и они превратятся в золотые. Так?
— Так!
— Но чистое золото — металл мягкий, гибкий. Особенно если очень тонкий лист. И поэтому они будут хорошо гнуться. Конечно, не как шелковые или кожаные. Или, тем более, живая рука. Но, зато, через них ты ничего превратить больше не сможешь, пока обратно не снимешь. Сечешь?
— Секу! — восхищенно подтвердил царь. — Секу!!!
— Ну, вот и вся хитрость, — и Волк, выхватив меч, одним махом срубил тонкое деревце. Оно рухнуло наземь, накрыв Ардоса кроной, красной от спелой черешни.
— Руками не трогай! — успел крикнуть Волк, и царь, для верности сунув руки под зад, стал ртом срывать ягоды.
— Да погоди ты лопать-то!…
Но кто его слушал.
И пока Волк шарил по многочисленным карманам своего головоломного наряда в поисках лайковых перчаток, обязательно причитавшихся к лайковым же штанам по мюхенвальдской моде месячной давности, ягод успело значительно поубавиться.