Но если принимать во внимание, что остальные ученики, на пять лет их младше, издевательски-самодовольно ухмыляясь в их адрес, выпускались с девятой и десятой…
Нет, вы как хотите, а такое отношение требовало соответствующего отмщения.
Над чем братья и начали работать, не покладая рук, в выпускную ночь:
«Я бы разорвал их живыми на мелкие кусочки, начиная с ног…»
«А я бы поджарил их на медленном огне…»
«А я бы…»
С тех пор прошло тридцать лет.
На смену подростковым грезам пришло понимание того, что если ты сам не можешь чего-то сделать, то надо найти того, кто сможет сделать это за тебя.
Наемные убийцы, после пятой попытки и дурной славы, распространившейся в их профессиональной среде о заказах братовей, отпали почти сразу.
Нужен был кто-то другой — огромный, сильный, всемогущий и послушный твоему приказу…
Как джин, например.
Вычислить местонахождение одного из оставшихся представителей этой древней расы, порабощенной еще самим калифом Сулейманом, им помог перед смертью отец.
«Жаль, что старик не дожил до этого светлого момента,» — почти одновременно мелькнула мысль у обоих братьев, и на их суровых глазах выступили непрошеные слезы. — «Надо было для сеанса гадания на внутренностях найти кого-нибудь другого…»
Иудав бережно, обеими руками, поднял с телеги кувшин и медленно и осторожно, как сапер — мину с прошедшей войны, понес его в дом.
Тяжелая дубовая дверь с гулким ударом захлопнулась за ними.
Со стен, как всегда, полетела пыль, клочья штукатурки и кусочки глины.
Человек на чинаре чихнул.
Потом ойкнул.
Кувшин был торжественно водружен на стол в центре маленькой тесной комнатки, заваленной старой мебелью, чучелами рептилий, комплектующими к перегонному кубу, коробочками и мешочками с редкими компонентами к причудливым и опасным заклинаниям и тому подобными вещами, присутствие коих в любом жилище волшебника просто обязательно.
Колдуны быстро задернули плотные шторы с изящным узором из костей и черепов, зажгли по углам стола четыре черные свечи из жира четырех повешенных в пятницу тринадцатого и палочки благовоний (судя по распространившемуся запаху, доминирующей являлась вторая половина этого слова) и встали напротив.
— Ну, что ж, начнем, — выдохнул Иудав и братья, как договаривались раньше, одновременно протянули руки и потерли бок кувшина.
Сначала ничего не произошло.
* * *
Но после второй попытки, Иван, очнувшийся от отупляющего оцепенения и не в силах более противостоять неведомым и странным ощущениям, потянулся вверх, вверх и ввысь, пока не ударился головой о прогибающийся, как сетка кровати в общежитии, потолок в старых потеках, и, удивленно, не остановился.
Опять какая-то незнакомая комната…
И смрад такой, что хоть из окошка не выпрыгивай.
Наверное, тут или что-то давно сдохло, или только что сожгли с десяток подушек.
И не исключено, что оно на этих подушках и испустило свой последний вздох…
Не мог уж Сергий найти что-нибудь поприличнее. Или хотя бы проветрить…
Сергий!
Где он?
Где Елена?
Где Я?!
Смутные воспоминания о вчерашнем дне, как паспорт, пропущенный через стиральную машину, стали медленно, по кусочкам возвращаться к царевичу…
Иван приподнялся на своей лежанке, спустил ноги на пол и открыл глаза.
Кто-то позвал его?
Или почудилось?
Где я?
Желтые стены, желтый луч солнца, пробивающийся через окошко и освещающий столб желтой танцующей пыли…
Жара…
Знакомое похрапывание, дрожью отдающееся во всем теле…
Масдай.
А где Сергий?
И Елена Прекрасная?
И где я?
Может, это и есть тот самый постоялый сарай?.
А где Сергий?
И Елена Прекрасная?
И где я?
Может, это и есть тот самый постоялый сарай?.. Или двор-караван?… Про который говорили?..
Наверное… Но, по-моему, это как-то по-другому должно называться… Сейчас вспомню… Только вот голова перестанет кружиться…
Голова… Огромная, пустая, как из меди сделанная: только тронь — и загудит, как колокол… Как чужая… Котел медный, а не голова…
Ах, да…
Я же болел.
Сколько времени прошло?..
И снова показалось, что кто-то позвал его.
И тут царевич понял, что он не может ни мгновения противостоять этому слабому, но притягивающему зову; быстро, непослушными руками, натянул сапоги. И подкашивающиеся, протестующие ноги против своей и его воли осторожно, чтобы не уронить, понесли его из комнаты по коридору, и во двор — где толпились, переругивались и потели под человеконенавистническим светилом люди, ишаки, собаки, верблюды и лошади, и дальше — в самый конец огромного, как площадь, двора — к навесу, где фонтан с низким каменным бортиком, кузница, тележная, шорная и Бог еще знает какие мастерские, куча мусора у самого забора — как же у них тут заборы-то называются?.. диваны?.. поддувалы?.. как-то так… — и, без единой остановки, прямо к этой куче.
Несмотря на суету и толчею в середине двора, тут было безлюдно. Даже мастера все разом разошлись куда-то, прикрыв свои пахнущие ремеслами лавки.
Вокруг не было ни единой живой души.
Но Иван почувствовал, что пришел, куда был должен.
Его бросило в холод.
— Кто здесь? — дрожащим от слабости и (совсем чуть-чуть) от нехорошего предчувствия голосом просипел он.
— Удачного дня тебе, о добрый чужестранец, — прозвучал прямо в его больной голове, а, может, просто послышался, тихий почтительный голос.