— М-ме.
Она сорвала травинку у уха Серого, со знающим видом дегустатора сжевала ее, удовлетворенно кивнула головой и повторила:
— М-ме.
— Вот, бегают, орут с утра пораньше, а сами всю скотину порастеряли, — проворчал Волк, почесывая заблудшему козленку за теплым ушком. — И как ты только сюда забрался, козья твоя морда… Ну, да ладно. Не бойся, козюлька. Щас мы с дядей Масдаем тебя отсюда снимем, подожди… — и он застучал кулаком по ковру.
— Эй, подъем! Много спать — вредно! Кто рано встает — тому Бог дает! Ранняя пташка… все склюет! Масдай, полетели!
— Если тебе не хочется спать, то это не значит, что никому другому здесь тоже спать не хочется… — донесся из-под Серого угрюмый шерстяной голос.
— Я вообще не понимаю, как ковры могут хотеть спать!
— А как ковры могут летать и разговаривать, ты понимаешь?
Серый наморщил лоб и честно ответил:
— Нет. Поэтому не болтай, а полетели. И для начала спустим на тропинку этого козелика, а потом поищем какой-нибудь ручей и там позавтракаем, а, может, и умоемся, — уселся он, скрестив ноги, на Масдае и поманил козленка. — Иди сюда — мека, мека, мека…
Козленок, радостно мекнув, потянулся к нему… и потянулся… и потянулся… и потянулся… и все тянулся… и тянулся… и тянулся… пока из травы не показался конец змеиного туловища, весело помахивающего львиным хвостом.
И долго еще потом начинающие альпинисты и незадачливые пастухи, попадающие на этот карниз, будут качать головами и, удивляясь, придумывать легенды и мифы о том, откуда тут в голой твердой скале появился такой глубокий отпечаток задней части небольшой человеческой фигуры…
— Ну, ни х-х… Ну, и х-х… Х-х-х… химера!.. — только и смог произнести Волк, отталкивая рукой дружелюбную головку с едва пробивающимися рожками, пытающуюся сжевать его волосы. — Предупреждать надо!..
— Так предупредили же тебя, — кисло заметил Масдай. — И незачем было так орать.
— Я… Я звал пастухов, чтобы сказать, что никакой опасности нет!
— Если они после такого зова вернутся сюда хотя бы через месяц, я удивлюсь, — выразил свое отношение к правдивости этого высказывания ковер.
— Ладно, полетели, — буркнул Серый, плюхаясь рядом с трехметровым химериным телом.
— Куда теперь?
— За четвертый поворот. Надо же это чудо домой вернуть.
— Ме, — согласилось чудо.
— Полетели, — согласился Масдай, крякнул и кряхтя поднялся в воздух.
Серый тщательно считал повороты, чтобы не сбиться. Но этого можно было и не делать.
Потому, что четвертый был отмечен шестью свежими раздробленными козьими черепами.
Волк присвистнул.
— Это твоя работа? — строго глянул он на химерика.
— М-ме? — переспросил тот.
— Понятно…
И тут из небольшой дыры в земле показался лев.
«Точнее, львиная голова,» — тут же поправил себя Волк, не желая дважды наступать на одни и те же грабли.
И был прав.
Львиная голова, издав оглушительный рев, стала подниматься на толстом змеином туловище вверх, нехорошо поглядывая на только что прибывший воздушный десант.
— Это твой ребенок? — спросил у новой химеры Волк, пытаясь нащупать химерика не глядя. — Так мы его нашли и тебе привезли. Не сердись. За детьми смотреть надо лучше, — посоветовал он, продолжая безуспешные поиски вслепую. — Масдай, поднимись-ка еще метров на… пять, — попросил тогда он. — И куда этот стрекозел запропастился?..
— Залез под груду золотых валунов, — опровергая постулат, что на риторические вопросы ответов не бывает, подсказал ковер. — И сейчас там ползает и щекочется.
— Мека-мека-мека-мека!.. — позвал Волк, но был это глас вопиющего в пустыне.
— Где он сейчас? — спросил он у ковра, исходящего мелкой дрожью от щекотки.
— В районе правого дальнего угла, хи-хи-хи…
— Ну-ка… Иди-ка сюда… — нырнул Серый в груду золота и ловко ухватил химерика за шею. — Пошли, давай. К мамке приехали. Или к папке. Вылезай. Конечная.
Но у химерика, кажется, были другие планы. Он попытался вывернуться и улизнуть от отрока Сергия, не зная, что от того еще никто не уходил, что и было ему сообщено с чувством глубокого удовлетворения, когда, в конце концов, он был выловлен в очередной и последний раз, намотан на руку, как бельевая веревка, завязан — на всякий случай — узлом и приготовлен к сдаче на поруки сородичу.
Но сородич добровольной сдачи дожидаться почему-то не стал.
И над краем ковра показалась лохматая львиная голова с маленькими, горящими бешенством и тупой злобой красными глазками.
Мека, увидав ее, издал пронзительный жалобный крик, и рванул опять под камни, повалив Серого к подножию кучи.
Жаркие челюсти, напоминающие, скорее, открытый чемодан специалиста сетевого маркетинга, распространяющего короткие мечи, чем простую пасть безобидного льва, звонко клацнули в том месте, где только что стоял Волк.
— Ах, ты так… Ты так… — взбешенный Серый махнул левой рукой, отбрасывая химерика, и тот с благодарным меком стрелой бросился под золото. В правой руке у лукоморца уже был меч.
— Ах, ты так… Будить… Меня… В пять… Утра… Да еще… На меня… Рычать… Кусаться… Задумал… Ах, ты… Мегера… Холера… Химера… Гад!
Вместе со словом «гад» на землю рухнула изрядная куча смешанного змеино-львиного фарша.