Первая попытка привела его к пожарищу в мастерской медника. Вторая — к кузнице. Третья — еще к одной. Равно как и четвертая, и пятая, и шестая, и седьмая…
Иван уже собирался начать сомневаться в гениальности своей идеи, как у источника очередного смрада — похоже, где-то уже почти за городом — оказался нос к носу с закрытыми воротами.
Обитым железом.
Защищающими проход в каменной — не в глинобитной! — стене.
У которых, опершись на копье, в угрожающей позе всех охранников мира, работающих в ночную смену и стерегущих что-то, на что не позарится ни один здравомыслящий человек, спал стражник.
А из-за ограды доносилось пыхтение и вздохи, как будто работали мехами в кузнице десяток кузнецов.
Снова прыжок — и с верхушки забора в каменном стойле с новыми прожженными воротцами царевич увидел быков.
Быки были как быки. Полностью соответствовали ожиданиям. Медные, огнедышащие, бешеные.
Быки увидели Ивана.
При известной доле фантазии и снисходительности рев, который они издали, можно было сравнить с мычанием. Потому, что теплоходные гудки в то время еще не были изобретены.
Заклинание невидимости сорвалось с губ Иванушки без тени раздумья.
Минут через двадцать, когда злонравная скотина успокоилась, царевич осмелился спуститься во двор и осмотреться.
На противоположном конце двора располагался склад с дровами. «Корм их, наверное,» — догадался Иванушка. Рядом — колодец. Ближе к коровнику — или быковнику? — еще один. На деревянном щите, обитом железом — красное ведро, топор, багор и лом. Под щитом — ящик с песком. У стены стойла, недалеко от входа — небольшая поленница.
«На завтрашнее утро приготовили…» — обреченно подумал Иван. «Покормят спозаранку — и вперед. Глаза горят, из ноздрей дым валит, медные бока раскалились докрасна, копытами землю роют — раздавят, и не заметят, как эти… как их…» — нужное сравнение Иванушка подобрать так и не смог, потому, что паровозов тоже еще не придумали.
Смутное подозрение подсказывало ему, что использование магии популярности ни ему, ни его товарищам на гористой гаттерийской земле не прибавит, да и в присутствии Монстеры, совершенно справедливо опасался он, вряд ли у него получится это сделать. Больше одного, очень короткого, раза, во всяком случае.
Что не оставляло ему никакого выбора.
Как поступил бы королевич Елисей?
А отрок Сергий?
Уж они-то что-нибудь сходу придумали, это факт… Вот так вот, просто: раз-раз — и пешка в дамках. А король в дураках.
Но так ведь это они!
А что делать ему, Ивану?.
.
Царевич вздохнул, превратился в человека, почесал невидимой рукой в невидимом затылке и снял с ржавого крюка красное ведро.
Через минуту в душной темноте заскрипел разбуженный колодезный журавль.
Усталый невидимый кот вернулся в зал, где спали гости-пленники, только под утро, уже отчаявшись было найти в кромешной тьме и грязи незнакомого города этот проклятый дворец. Тяжело спрыгнув на так и не успевший остыть за ночь после горячего летнего дня каменный пол, Иванушка быстро добрался до своей лежанки, очеловечился и повалился на пыльные мягкие шкуры делать вид, что спит. Он был уверен, что после всех впечатлений и треволнений этой ночи и вчерашнего дня уснуть он не сможет.
Проснулся он от того, что знакомые голоса со всех сторон выкликали его имя.
— Ион!
— Тс-с-с! Дурак! Язон, надо говорить!
— Язон!.. Какой Язон? Язон спит! Сам дурак!
— Иона мы называем пока Язоном!
— Пока не кончатся испытания…
— Или пока он жив…
— А ты орешь: «Ион»!..
— Ты хочешь, чтобы услышала эта змея Монстера?
— Думаешь, она стоит под дверью?
— Идиот!!! Она же колдунья!
— Колдуньям незачем стоять под дверью, чтобы услышать что-либо, Акефал!
— Точно-точно! Вот моя двоюродная тетушка Амфибрахия однажды рассказывала, взяв с меня обет молчания, что когда она была маленькой, однажды к ним в дом темной дождливой ночью постучалась незнакомая одноглазая старуха, которую…
— Ирак!!!..
— Язон!..
— ИОН!..
Ах, чтоб тебя!!!
Идиот!!!
Хорошо, хоть сапоги не снял!
«Бумс,» — торопливо шепнул Иван и натянул на себя побольше успевшее куда-то отползти шкурное одеяло.
— Язон!..
— Язон!..
— Я…
— Ну чего раскричались, как на пожаре? — лицемерно потягиваясь, выглянул из-под своего укрытия царевич. — Здесь я, куда денусь?
— ЗДЕСЬ?!
Все стеллиандры, как один, повернулись к Иванушке и уставились.
— ЗДЕСЬ!?
— Ну, да…
— Но мы посмотрели — твоей обуви нет, и мы решили…
— Ну, естественно, ее не было… Я… Я в ней спал.
— Спал?!
— Спал?..
— Ну, да… А что тут такого? Ночью у меня замерзли ноги… и я решил… я решил… Что это вы на меня так смотрите? Ночи в этих местах могут быть очень прохладными, между прочим… Несмотря на высокую дневную температуру… Да что случилось?
— Пять минут назад я сам заглядывал под это одеяло — там никого не было! — обвиняюще затряс толстым пальцем Акефал.
— Было! — пошел в наступление прижатый к стенке царевич. — Просто, когда сплю, я сворачиваюсь клубочком! И меня становится не так заметно с первого взгляда! Особенно, когда я мерзну!
— Чего?! — не сразу дошло до стеллиандра.
В нахмуренную голову Трисея, кажется, пришла какая-то мысль, от которой он нахмурился еще больше. Перекинувшись парой быстрых слов с Ираком, он сделал шаг вперед.
Перекинувшись парой быстрых слов с Ираком, он сделал шаг вперед.
— Послушай, приятель, — переставил он озадаченного сотоварища за шкирку туники на другое место, подальше от лукоморца. — Если Ион… Язон говорит, что он так спит, то значит не приставай.