— Злоба им овладела, вот что.
— А по наркотикам можно его проверить?
— Проведем обычные тесты. Но это займет несколько недель, — говорю ей.
Она сортирует фотографии, раскладывая их, будто пасьянс.
— А каково вам? Вы представляете, что могли бы оказаться на их месте?
— Стараюсь об этом не думать.
— О чем же тогда думаете?
— Изучаю ранения, смотрю, что они мне скажут.
— И что же?
Беру в руки фотографию Ким Льонг — красавица, талант, со всех сторон примечательная особа, работала, чтобы оплатить учебу в медицинском колледже.
— Рисунок кровью, — описываю я. — Открытые участки тела до последнего дюйма покрыты кровавыми завитками. Такой у него ритуал: пальцами рисует.
— Умертвив жертву.
— Предположительно да. На этом снимке отлично просматривается огнестрельная рана на передней части шеи. Задеты сонная артерия и позвоночник. Когда убийца волок Ким в подсобку, тело ниже шеи у нее было парализовано.
— Женщина истекала кровью из перебитой артерии.
— Бесспорно. Вот, он тащил ее мимо этих полок; здесь все забрызгано, как бывает при артериальном кровотечении. Хлестало словно из фонтана. — Склоняюсь ближе и придвигаю к Бергер еще несколько фотографий. — Размашистые мазки; чем дальше он ее волок, тем они ниже и слабее становились.
— Жертва была в сознании? — Бергер помрачнела.
— Травма позвоночника не обязательно смертельна.
— Сколько жертва могла прожить при кровотечении такой интенсивности?
— Счет идет на минуты.
Подбираю фото со вскрытия: позвоночник уже извлечен из тела и лежит поверх зеленого полотенца, рядом — белая пластмассовая линейка для масштаба.
— Позвоночный столб по всей длине гладкий, кремового цвета, за исключением места контузии между пятым и шестым шейными позвонками: здесь кость яркая, пурпурно-синяя и частью расчленена в месте огнестрельной раны, там, где пуля попала в шею. Ее моментально парализовало, — поясняю я, — но контузия означает, что у нее все еще было кровяное давление, сердце билось, судя по тому, что на месте убийства все забрызгано артериальной кровью. Так что, возможно, пока он ее тащил за ноги по рядам в подсобку, жертва находилась в сознании.
Единственно, не скажу, долго ли.
— Значит, Ким Льонг видела, что происходит и как из шеи хлещет кровь, пока не истекла до смерти? — Бергер стремится понять случившееся, глаза горят.
— И опять же все зависит от того, как долго несчастная находилась в сознании, — напоминаю я.
— Вдруг она была в сознании все то время, пока убийца тащил ее по проходу?
— Не исключено.
— Она могла говорить или кричать?
— Вряд ли раненая была способна на какие-то действия.
— Однако то, что никто не слышал криков, еще не значит, что она была без сознания?
— Да, вовсе не обязательно, — отвечаю я. — Если у вас рана в шее, вы истекаете кровью и вас волокут…
— Особенно некто с его внешностью…
— Да. Тут голоса лишишься с перепугу. Если уж на то пошло, он мог на нее и прикрикнуть.
— Хорошо. — Бергер, похоже, удовлетворена. — Откуда нам известно, что маньяк тащил Льонг за ноги?
— От волос остался след на полу — кровь размазалась, и от пальцев — она руки за голову закинула. Если вы парализованы и вас тащат за лодыжки, то руки раскинутся в стороны. Вы когда-нибудь в детстве изображали «снежных ангелов»? Ну, когда падаешь спиной в сугроб?
— Послушайте, естественной реакцией было бы схватить себя за горло, зажать рану, разве нет? — спрашивает Бергер. — А она этого сделать не может; она вообще бессильна что-либо предпринять. Зато все понимает и страшится уготованной участи. — Прокурор смолкает, чтобы придать весомости словам. Она всегда держит в уме присяжных, и, надо сказать, свою репутацию заслужила по праву. — Эти женщины испытывали неописуемые мучения, — тихо добавляет моя собеседница.
— Вне всяких сомнений. — Блуза на мне вымокла от пота, и стало зябко.
— Вы ожидали той же участи? — Она смело глядит на меня, будто вызывая на откровенность: что пронеслось у меня в мозгу в миг, когда Шандонне ворвался в дом и попробовал набросить мне на голову свое пальто? — Вы помните, о чем тогда думали? Что почувствовали? Или все случилось слишком внезапно?..
— Внезапно, — хватаюсь за мысль. — Да, очень быстро. Мгновение — и вечность. Когда мы напуганы и боремся за жизнь, ощущение времени нас покидает. Это не научный факт, а мое личное наблюдение, — добавляю я, оживляя в памяти обрывочные воспоминания.
— Значит, для Ким Льонг минуты тянулись часами, — произносит Бергер. — Видимо, гонка с Шандонне по вашей большой комнате продолжалась несколько минут. А сколько вам тогда показалось по времени? — Ее сильно занимает этот вопрос.
— Как будто… — мучительно силюсь найти подходящее определение. Сравнить не с чем. — Как миг… взмах ресниц. — Дар речи меня покинул; я стою, вспотевшая и озябшая, и смотрю в пустоту перед собой.
— Как взмах ресниц? — в легком недоумении вопрошает Бергер. — Не объясните, как это понять?
— Реальность вроде как идет рябью, словно ветер по воде. Все чувства вдруг обостряются. Ты не думаешь, есть только животный инстинкт самосохранения. Ощущаешь колебания воздуха, будто видишь их. Все как в замедленной съемке, наслаивается кадр за кадром. И ты все примечаешь, каждую мелочь, любой пустяк. Кажется, будто… хм…