— Позволь тебе помочь. Ты мне небезразлична, — говорит он.
— Что-то вчера ты не больно тревожился, — отвечаю я, припомнив, что не далее как прошлым вечером, когда Джей подвез меня из больницы, он даже не намекнул, что не стал дожидаться. А между тем я его за это особо поблагодарила. — Вы там со своей группой захвата рыщете по всему городу, а поганец берет и прямиком ко мне направляется, — продолжаю я. — Ты через океан сюда прилетел отлавливать этого негодяя, объединенный спецназ под твоим руководством пытается загнать добычу в сетку, и вот — на тебе. Как в плохом кино: в городе облава, вышколенные ребята вооружены до зубов, а зверюга прямиком ломится ко мне в дверь.
Глаза Джея блуждают по моим интимным местам, словно он считает себя в полном праве вторично насладиться желанным зрелищем. Я поражена: как же противно, что в такое нелегкое время он способен думать обо мне только так. Тогда, в Париже, я решила, что сильно увлеклась. Теперь же, в собственной спальне, лицезрея, с какой неприкрытой наглостью он интересуется тем, что скрыто под лабораторным халатом, я понимаю, что нисколечко этого человека не люблю.
— Ты просто расстроилась. И вполне понятно. Я волнуюсь, специально приехал. — Он протягивает руку, а я отстраняюсь.
— Мы просто хорошо провели время. — Я все уже объясняла; теперь решимость порвать с ним еще более окрепла. — Несколько часов. Это просто случайная встреча, Джей. Ошибка.
— Ошибка? — Горечь сквозит в его тоне. Взгляд вспыхивает черной злобой.
— Не пытайся превратить минутное увлечение в лебединую привязанность. У меня к тебе ничего нет, прости. И ради Бога, прекрати. — Внутри закипает возмущение. — Не надо ничего от меня требовать. — Я отхожу от него, жестикулируя здоровой рукой. — Что тебе, в конце концов, от меня нужно?
Джей вскидывает руку и опускает голову, словно загораживаясь от ударов и признавая свою ошибку. Не думаю, что он это искренне.
— Не знаю, что я делаю. Просто веду себя как дурак, — говорит он. — Мне ничего от тебя не надо. Какой же я глупец. Ты меня с ума сводишь, только не злись, пожалуйста. — Бросает на меня напряженный взгляд и открывает дверь. — Я всегда буду рядом, Кей, только позови. Je t'aime[2].
У этого мужчины своеобразный способ прощаться: каждый раз складывается впечатление, что ты его больше не увидишь. В глубинах психики просыпается атавистический страх, и приходится буквально превозмогать потребность броситься ему вслед, звать, просить вернуться, обещать скорую встречу.
.. Закрываю глаза, массирую виски, облокотившись на столбик кровати. Говорю себе: лучше сейчас не торопиться с решениями. Ни к чему спешить.
Марино ждет в коридоре, зажав в уголке рта нераскуренную сигарету. Вглядывается в мое лицо, будто пытаясь понять, что же произошло за дверью, пока мы с Джеем были наедине. Мой взгляд задерживается на пустой прихожей. Сама того не желая, я почти надеюсь, что Джей вернется, и в то же самое время страшусь этого. Капитан принимает из моих рук сумки. Копы при виде меня умолкают, отводят взгляд, словно с головой погрузились в дела: расхаживают по большой комнате, щелкают и бряцают оборудованием, на поясах покашливают рации. Следователь фотографирует кофейный столик, ярко полыхая вспышкой. Еще кто-то снимает место покушения на видеокамеру, эксперт устанавливает источники дополнительного освещения «люма-лайт», люминесцентная подсветка который высвечивает то, что не видно невооруженным глазом: отпечатки пальцев, следы лекарственных средств, жидкую органику. У меня на работе тоже есть такая подсветка; я обычно пользуюсь ею, когда выезжаю на место, или непосредственно в морге. Словами не выразить, что чувствуешь при виде включенной «люмы» в своем собственном доме.
Мебель и стены запачканы темным сажистым порошком для дактилоскопии, яркий персидский ковер отогнули, обнажив старинный французский дуб. Лампу, которая была у меня прикручена к ребру столешницы, сняли, и теперь она бесхозно валяется на полу. От подушек, которые раньше лежали на разборной софе, остались одни лишь вмятины, в воздухе висит слабый запах формалина, жирный и едкий. Из большой комнаты заметно, что происходит в столовой; моему взгляду открылся вид на оклеенный желтой полицейской лентой пакет из темной бумаги, с датой, подписью и маркировкой: «Скарпетта, одежда». В нем лежат мои слаксы, свитер, носки, ботинки, бюстгальтер и трусики — все то, в чем я вчера вечером попала в больницу. И вот этот пакет, улики, фонарики, рабочее полицейское оборудование разложены на моем любимом обеденном столе, будто бы так и нужно. Копы повесили на стулья верхнюю одежду, повсюду отпечатки грязной обуви. Во рту пересохло, от злости руки опускаются.
— Эй, Марино! — рявкнул какой-то тип. — Тебя там Райтер обыскался.
Буфорд Райтер — генеральный прокурор Виргинии. Верчу головой, ищу Джея. Его нигде не видно.
— Пусть займет очередь и ждет. — Марино возвращается к своему привычному жаргону и раскуривает сигарету. Я открываю входную дверь, и в дом врывается ледяной вихрь, жжет щеки, щиплет глаза.
— Ты мой чемоданчик с инструментом захватил? — спрашиваю капитана.