Я хотела посадить его на какой-нибудь мягкий антидепрессант, но он отказался. Его не отпускало беспокойство о вашей с Люси дальнейшей судьбе, если с ним что-нибудь случится. Он рыдал у меня в кабинете. Это я предложила ему написать письмо, которое несколько недель назад тебе передал сенатор Лорд. Я посоветовала Бентону: «Представь, что ты умер и тебе представился шанс последний раз поговорить с Кей». Он так и сделал. Сказал тебе те слова, которые ты прочла в его письме.
На наших встречах я периодически наводила Бентона на мысль, что он, вероятно, знает о своих мучителях больше, чем ему кажется, и просто не решается взглянуть правде в глаза. Он колебался. Я так хорошо это помню; мне казалось, он располагает информацией, которой не может или не хочет делиться. Теперь все больше думаю, что я могла бы и догадаться. Я пришла к выводу, что все случившееся с Бентоном несколько лет назад и происходящее ныне с тобой, имеет некое отношение к мафиозному сынку Марино. Рокки вращается в кругу криминальных авторитетов и отца своего на дух не переносит. Соответственно ему ничего не стоит возненавидеть всех, кто отцу небезразличен. Неужели бывают такие совпадения? Бентон получает письма с угрозами и погибает, затем в Ричмонде оказывается этот ужасный убийца, Шандонне, и порочный сын Марино — его адвокат? А ниточка-дорожка вьется к одной страшной цели: уничтожить, растоптать всех, кого любил Марино.
На сеансах Бентон частенько упоминал некую папку под названием «По инстанции». В ней хранились те странные письма с угрозами и прочие записи, сообщения, которые он получал, и происходившие с ним непонятные случаи. Несколько месяцев я заблуждалась, полагая, что он намерен пустить ее содержимое в оборот, так сказать.
Несколько месяцев я заблуждалась, полагая, что он намерен пустить ее содержимое в оборот, так сказать. Однажды я заинтересовалась названием папки, тогда и всплыло ее полное имя: «Последняя инстанция». Я спросила, что он под этим подразумевает, и его глаза застлала пелена слез. Вот в точности, слово в слово, что он сказал: «Последняя инстанция — это то место, где я в конце концов окажусь, Анна. Там все для меня кончится».
Ты даже представить себе не можешь, что со мной было, когда Люси вскользь обмолвилась — мол, так называется следственно-консалтинговая фирма, на которую она теперь будет работать в Нью-Йорке. Так что вчера вечером я была так расстроена не просто из-за фокусов Райтера. Да, мне доставили повестку. Я позвонила Люси, потому что решила, будто она должна знать, куда тебя угораздило влипнуть. И та сказала, что ее «новый босс» (Тиун Макговерн) как раз сейчас в городе, и упомянула о «Последней инстанции». Я была в шоке. До сих пор в себя не пришла, все ломаю голову, что бы это могло значить. Может, Люси знает о папке Бентона?
И опять же: могут ли быть такие случайности, Кей? Неужели она спонтанно выдумала то же самое название, каким твой бывший назвал секретную папку? Неужели все эти нити — лишь совпадения? И вот теперь некая организация под названием «Последняя инстанция» существует, расположена в Нью-Йорке, и Люси переезжает туда же. Суд над Шандонне переносится в Нью-Йорк, потому что он совершил в этом городе убийство два года назад, в то время, когда Кэрри Гризен еще сидела за решеткой в том же Нью-Йорке. Бывший кровожадный спутник Кэрри, Темпл Голт, погиб (от твоей руки) в Нью-Йорке, и Марино начал службу тоже в Нью-Йорке. И Рокки живет в Нью-Йорке.
Позволь в заключение выразить, как сильно я раскаиваюсь в том, что, возможно, косвенно причинила тебе вред. Хотя в одном ты можешь быть уверена: я никогда не скажу о тебе ни одной двусмысленной вещи, ничего, что можно было бы переврать. Я достаточно пожила на свете. Завтра, на Рождество, поеду в свой дом в Хилтон-Хед, да там и останусь, пока тучи над Ричмондом не рассеются. Поступаю я так по нескольким причинам. Я не собираюсь облегчать Буфорду или кому-то еще другому задачу — пусть попотеет, чтобы до меня добраться. Однако, что более важно, тебе надо где-то жить. Кей, не советую возвращаться к себе.
Твоя преданная подруга
Анна
Читаю и перечитываю, снова и снова. Тошно становится, когда думаешь, как Анна подрастала в ядовитом воздухе Маут-хаузена, понимая, что происходит вокруг. Мне страшно жаль, что всю жизнь ей приходилось слушать дурацкие анекдоты о евреях, узнавать о зверствах, совершенных против евреев, хотя она сама принадлежит к этой нации. И можно приводить массу оправданий ее отцу, да все же поступил он плохо и как трус. Наверняка он подозревал, что Анну насилует тот самый эсэсовец, который пил и ел с ним за одним столом, и ничего по этому поводу не предпринял. Пальцем не пошевелил.
Теперь уже пять утра. Веки отяжелели, тело гудит, нервы на взводе. Смысла нет ложиться. Встаю и направляюсь на кухню сварить кофе. Какое-то время сижу у темного окна с видом на реку, которой не видно, и перебираю в уме откровения Анны. Теперь мне более-менее ясно поведение Бентона в год, предшествовавший его гибели. Припоминаю, как временами он жаловался на головную боль от перенапряжения, а мне казалось, будто бы у него похмелье, и теперь я понимаю истинную причину его недомоганий. Он все больше отчуждался, с каждым днем усиливалась его депрессия и разочарование в жизни. В чем-то я могу его понять — скажем, почему он не стал рассказывать о тех письмах и звонках, не обмолвился о папке «По инстанции», как он ее называл. Но вот согласиться с этим не могу. Зря он не раскрылся передо мной.