Анна безмолвствует. У нее свой метод работы: отвечать молчанием, не высказывая свое мнение. Грудь сдавило от горя, сердце частит пугливым стаккато.
— Все одно мне достанется: убила бы Шандонне — виновата, — добавляю я. — И уж точно придется отвечать за то, что я его не убила.
— Ты не могла спасти Бентона от смерти. — Пространство между нами заполняет голос Анны. Качаю головой, к глазам подступили слезы. — Думаешь, ты должна была его защитить? — спрашивает она. Сглатываю ком в горле, спазмы прорывающихся рыданий не дают заговорить. — Ты его подвела, Кей? Может быть, ты наложила на себя епитимью — истреблять монстров? Ради Бентона, потому что позволила его убить, не уберегла?
Беспомощная ярость перекипает через край.
— Он сам себя не защитил, черт побери! Бентон намеренно ушел умирать. Как уходит собака или кошка, потому что время настало. Господи!.. — Меня прорвало. — Он постоянно жаловался на морщинки, на то, что живот отвис, на боль, на беспокойство. С самого начала. Он ведь старше меня, сама помнишь.
Может, еще и поэтому боялся стареть. Не знаю.
Не знаю. Только когда ему за сорок перевалило, в зеркало спокойно не мог смотреться: подойдет и головой качает. «Как же не хочется стареть, Кей». Так, бывало, и говорил.
Помню, однажды мы вдвоем лежали в ванной, и Бентон выказал недовольство своим телом. Я ответила, что никто не желает стареть. А он: «Да нет, мне на самом деле не хочется, я этого просто не переживу». «Придется, — говорю я. — Нельзя думать только о себе, дорогой. И кроме того, мы ведь как-то пережили молодость, правда?» Ха, он решил, что я иронизирую. А я-то серьезно. Спрашиваю: когда он был молодым, часто ли ждал завтрашнего дня? Ведь всегда кажется, что завтра будет лучше. Он задумался, притянул меня к себе, лаская под дымящейся пеленой горячей лавандовой воды… Да, в те времена он знал, как меня завести, чтобы все клеточки загудели от одного касания. Хорошие были деньки. «А ведь правда, я всегда ждал завтра, думал, все изменится к лучшему. Это закон выживания, Кей. Если не ждешь перемен к лучшему — завтра ли, через год или десять лет, зачем вообще жить?»
Я умолкаю, покачиваясь в кресле, а затем говорю:
— Ну вот он и перестал ждать и стремиться. Потому и умер: в будущем больше не видел утешения. Не важно, пусть смерть нашел от чужих рук, решение-то он принял сам. — Слезы пересохли, стало пусто на душе, я побеждена и негодую. Смотрю на отблески потухшего пламени, и слабый отсвет касается моего лица. — Пошел ты, Бентон, — бормочу, глядя на курящиеся угольки. — Сдался, слабак.
— Ты поэтому переспала с Джеем Талли? — спрашивает Анна. — В отместку Бентону? Отплатить ему за то, что он умер и оставил тебя одну?
— Если и так, то неосознанно.
— Что ты чувствуешь?
Пытаюсь прочувствовать.
— После того, как убили Бентона?..
Размышляю.
— Я умерла. Просто умерла. Ничего не чувствовала. Думаю, и с Джеем переспала потому, что…
— Не думай. Меня интересует, что ты чувствуешь, — мягко напоминает Анна.
— В том-то и дело. Я хотела почувствовать, мне отчаянно надо было почувствовать хоть что-нибудь, — говорю я.
— Ну и как, с Джеем получилось?
— Получилось понять, какая я дешевка.
— Не надо думать, — снова напоминает Анна.
— Не знаю. Я ощущала голод, желание, злость, эгоизм, свободу. Вот именно, свободу.
— Ты освободилась от смерти Бентона или, может быть, от него самого? Он был человеком сдержанным, правда? С ним было безопасно. Рассудительный, обстоятельный, всегда все делал правильно. На что был похож секс с ним? Он был правильным? — интересуется Анна.
— Рассудительным, — говорю я. — Мягким, внимательным.
— Рассудительным, вот как. Это многое объясняет. — В голосе Анны угадывается ирония, и я волей-неволей обращаю внимание на произнесенные слова.
— Мы не сгорали от страсти. — Я открываюсь все больше. — Должна признать, очень часто в постели я думала о чем-то своем. Знаешь, Анна, ты даже в ходе беседы не разрешаешь думать. Хотя когда люди занимаются любовью, мыслей действительно быть не должно. Только наслаждение, нестерпимое удовольствие.
— Тебе секс нравится?
Я засмеялась от неожиданности. Меня еще о таком никто не спрашивал.
— О да. Естественно, бывает по-разному. Бывало и хорошо, и очень хорошо, и плохо, скучно, утомительно — по-всякому. Секс штука странная. Не знаю даже, что я о нем думаю. Только вот надеюсь, премьер гранд-крю я еще не попробовала, — провожу аналогию с лучшим бордо. Секс во многом напоминает вино, и, говоря по правде, мои любовные встречи до сих пор ограничивались не лучшими сортами: растущими в низине, достаточно распространенными и по умеренной цене.
— Думаю, главного удовольствия я еще не испытала, не достигла глубочайшей сексуальной гармонии с другим человеком. Нет, пока еще нет. — Начинаю забалтываться, говорю прерывисто, бросая мысли, тут же опровергая то, что еще только собиралась сказать. — Наверное, не помешает сначала разобраться, насколько это важно, какое ему отводить место.
— Учитывая, чем ты зарабатываешь на жизнь, Кей, тебе должно быть прекрасно известно, насколько он важен. Секс — это власть. Это жизнь и смерть. — Анна констатирует факт. — Разумеется, перед твоими глазами в основном проходят чудовищные злоупотребления такого рода властью. И Шандонне тому ярчайший пример. Он получает сексуальное удовлетворение, причиняя другим страдания, унижая, подавляя; он строит из себя Бога, решая кому жить, а кому умереть и каким образом.