— Сколько мне лет? — туманно осведомился ювелир, сдвинув брови. Не дожидаясь мнения Освальда по сему поводу, продолжил. — Мне много лет, юный нахал. Очень много. Мафусаиловым веком хвастать не стану, вранье дурно пахнет, мой мальчик, но пожил, пожил на белом свете. Дай Бог вам так пожить. И намерен продолжать в том же духе. Способ эмалирования Мельхиора Эммозера вкупе с рельефной финифтью хорошо известен в Вене и Нюрнберге, Ульме и Торгау.
«Хорошо известен» означает «дает изрядный процент отчислений». Я надолго обеспечил детей и внуков. Я в силах получать от жизни все удовольствия, которые она способна предоставить. Но я бессилен перед малым, очень простым обстоятельством.
Мориц ван Хемеарт взмахнул длинной рукой:
— Не слишком ли теперь вы разговорчивы, гере Эммозер?
— Нет, не слишком. Господа, мы имеем дело с опытным человеком. И недомолвки лишь помешают найти общий язык. Зная правду, гере ван дер Гроот примет решение быстрее и спокойнее. Итак, на чем мы остановились?
— Вы бессильны перед неким обстоятельством, — Освальд по-прежнему стоял лицом к окну и спиной к советникам. Ему казалось: поворот сочтут согласием. Надо выждать. Надо окончательно убедиться в отсутствии подводных камней.
И все-таки не выдержал.
Повернулся.
— Да, конечно. И это обстоятельство налицо: я не в силах покинуть Гульденберг. Потому что не пройдет и суток, как Мельхиор Эммозер умрет в дороге. Я родился здесь. Вы уже знаете, что любому уроженцу Гульденберга написан на роду один день. И лишь пансион от городской казны продлевает сей день до срока полного совершеннолетия, плюс еще три года. Будет ли человек существовать дальше — зависит от его талантов и умений. Но вне Гульденберга наш срок — один день. Отправься я в Кельн — мне не доехать до Кельна. Отправься в Аугсбург — не доехать и туда. Разве что в ваш Лейден… Чтобы радостно подохнуть при въезде в город. День! — вне родины у нас больше нет ни монетки. В отличие от вас, юноша. Вы не местный, вам Господь отвел больший аванс… — карлик пригляделся, уставясь Освальду за левое ухо. — Шестьдесят восемь, как одна копеечка. Верней, было шестьдесят восемь, пока вы не кинулись в разгул. Ну ничего, это мы быстро восстановим, иначе как вы будете работать в поездках? Вне Гульденберга только Божий аванс имеет значение, скопи ты хоть Крезовы сокровища! Правда, в дороге отныне вам придется быть осторожным, если уж работаете на магистрат нашего славного городка…
— Гере Эммозер! — вмешался Мориц ван Хемеарт, и на этот раз ювелир послушно осекся.
Сукновал бросил острый взгляд на Освальда:
— Время — деньги, милейший. Не будем транжирить его попусту. Особенно это касается вас. Итак: вы согласны?
Через три дня, после заключения контракта и выплаты обещанного задатка, Мориц отвел меня в сторонку. Подмигнул с доброй усмешкой, как своему, близкому, приятному во всех отношениях человеку:
— Позвольте добрый совет. Сотрудничество, думаю, у нас сложится превосходно, тут нет никаких сомнений. Но, памятуя вашу прошлую опрометчивость… Сразу озаботьтесь поиском замены. Не откладывая в долгий ящик.
— Замены?
— Ну, вы же не собираетесь разъезжать вечно?
Еще через два года я женился на младшей дочери ювелира Эммозера. Спустя девять месяцев у нас родился сын. Назвали Карлом. Затем — дочь Катлина.
Займ на строительство собственного дома был выписан льготный.
Магистрат ценил нового стряпчего: человека расторопного, сметливого и с недавних пор более чем обеспеченного.
* * *
— Я! Я тот человек, кто тебе нужен! Замена!
На Юргена было страшно смотреть. Так, наверное, ползет за инквизитором, пытаясь ухватить край мантии, приговоренный к сожжению еретик, — усмотрев в последней реплике обвинителя намек на снисхождение.
Хохолок плясал над макушкой, униженно кланяясь. Губы вспухли: казалось, крик сейчас вцепится в углы рта клещами, дернет без жалости, и кровью из разрывов хлынет:
— Я!!!
— Ты уверен? — качнулся маятник в кулаке.
За время рассказа Освальд забыл, что история якобы относится к его таинственному другу, а не к самому гостю «Звезды волхвов». Превратил тайну в пшик, но часов из руки не выпустил. Шелестела цепочка, кивало серебряное яйцо в такт словам: тик-так, тракт-такт… Оба слушателя, Петер Сьлядек и Юрген Маахлиб, все это долгое время смотрели не в лицо рассказчику, а на блестящую точку лже-маятника. Завороженно, очарованно, видя в мерном колебании часов сказку, похожую на правду: вольный город Гульденберг, маленькое королевство невозможного. Путь от метели к солнцу, от безнадежности к счастью.
Палец Сьлядека дрожал на первой струне лютни. Не мелодия, голый ритм: тик-так. Монетки минут осыпались на пол, катились прочь, забивались в щели…
Исчезали.
— Да! Я стряпчий, я знаю толк в этих делах! Возьми меня с собой, не пожалеешь!
Брюзгливая гримаса, казавшаяся вечной, покинула лицо Юргена. Сгорела в пламени надежды, будто грехи — на костре чистилища. Взамен наружу выглянул удивительный кто-то: узник остервенело тряс прутья решетки, чувствуя, что преграда поддается.
— Утром я уезжаю. Ждать не стану. Успеешь?
— Успею! Я никуда не уйду из этой харчевни! Я уеду утром вместе с тобой!